И ко всему, что будете вспоминать, мысленно прибавляйте: "а надо было б выть" Моя мать

По-английски говорят, self-made man. Тургеневские Базаров переводил как самомоломный человек". Моя мать была self-made man; сказать self-made woman было бы уже неточно.

Я не люблю называть себя интеллигентом, но иногда приходится говорите интеллигент во втором поколении". В первом была она. Ее мать, моя бабушка, быв из крепких мещан заволжской Шуи; в церкви из их семьи поминали "рабов божьих Терентия, Лаврентия, Федора, Вассу, Харлампия...". Эту кондовую Шую она ненавидела всей душой. Чтобы выбраться оттуда, она вышла замуж за моего деда-шляпа-котелок, усы колечками, непутевый шолом-алейхемовский тип, побывал Америке, работал гладильщиком в прачечной, не понравилось. До революции сложил коммивояжером (дорожные открытки с видами самых захолустных российских городов кипами распирали старый альбом), после революции - аптекарем или провизором по таким же городам, вроде Решмы и Вичуги. Если первым предметом ненависти для бабушки была Шуя, то вторым был он. Когда в 70 лет он приехал передохнуть в Москву, бабушка сказала матери: "Покупай ему билет куда угодно, или я натолку стекла ему в кашу". "И натолкла бы", - говорила мать.

Бабушка не работала, от деда помощи было мало, мать начала зарабатывал! В старших классах школы брала править корректуры. В Москве было два университета, на всякий случай она подала заявления в оба, сдала экзамены и в оба прошла. В 1926 году для человека из нерабочей семьи это было почти немыслимо. Филологических факультетов не было, был факультет общественных наук", там изучали все на свете, в том числе узбекский язык и артиллерию. Потом пошла мелким сотрудником в газету "Безбожник", орган Союза воинствующих безбожников под началом Емельяна Ярославского. Подшивки "Безбожника" я листал в детстве - о мракобесии и растленных нравах церковников, со свирепыми карикатурами. Душевных сомнений ни у кого не было: даже бабушка на моей памяти ни разу не вспоминала о церкви. Здесь, в "Безбожнике", мать встретила моего отца

Семейная жизнь детей часто складывается по образцу родителей; бабушка прогнала своего мужа, мать - своего. Она была замужем за горным инженером Лео Гасларовым из Нагорного Карабаха "Карабах - это вверх по степи от Баку, а потом плоскогорье, как гриб, а на нем, как в осаде, одичалые армяне". Знакомый журналист отыскал даже остатки деревни, откуда Гаспаров был родом, у г. Шуши. Гаспаров возил туда мать показывать родным: они не понимали по-русски, она по-армянски. Она сбежала через неделю. Всю жизнь они жили врозь, я не удивлялся горный инженер - значит, в разъездах. Только в первую зиму войны мы жили у него в Забайкалье, и мать каждую неделю ходила по битой дороге за несколько верст на почту за письмами от моего отца.

После войны она работала редактором на радио и ненавидела его так, что радио дома всегда было выключено. Потом, много лет, редактором в Ленинской библиотеке. Нужно было зарабатывать на бабушку и меня. Днем на службе, вечером под зеленой лампой за пишущей машинкой; каждый вечер я засыпал под ее стук Я видел ее только работающей. За мною присматривала бабушка. О бабушке я ничего не скажу: она умерла, когда мне было четырнадцать, но на месте памяти о ней у меня сразу осталось белое пятно. Лицо ее я помню не вживе, а по фотографиям: на довоенной - круглое и деловитое, над чашкой чая, на послевоенной - изможденное, волосы клочьями и взгляд в пространство. Маленьким, над книжкой про летчиков, я спросил ее, что такое "хладнокровный". Она ответила: "Вот мать твоя хладнокровная, а я нет".

Мне до сих пор трудно понять, что такое эдиповский комплекс: отец и мать для меня слились в ее лице. Жизнь сделала ее решительной: она всегда знала, что нужно сделать, а обдумать можно будет потом. Она любила меня, но по принципу, "застегнись, мне холодно*. Когда я познакомился с моей женой, я сказал о матери: Если бы она захотела, чтобы я убил человека, я убил бы помучился, но убил*. Жена не поняла. Потом перевела на свой язык и сказала: "Да, если бы она сказала, чтобы ты на мне не женился, ты помучился бы, но не женился".

Я никогда не видел ее смеющейся.

Ей было тридцать семь, когда оказалось, что в нашей стране нет науки советской психологии. Учредили Институт психологии и объявили прием в аспирантуру без ограничения возраста. Она пришла и сказала: "Я никогда в жизни не занималась психологией, но я умею работать; попробуйте меня". Институтом заведовал С Л. Рубинштейн, в молодости философ, учившийся в Марбурге с Пастернаком. Он понял ее, дал пробную работу и принял в аспирантуру. Диссертация была о борьбе физиолога Сеченова в 1860-х гг. за материалистическую психологию. Она вышла книгой, стиль правил мой отец Потом мать перешла на работу в институт, защитила докторскую, выпустила еще две книги по истории русской психологии. В них все было по-марксистски прямо, материализм против идеализма, идеализм чуть-чуть что не назывался поповщиной и мракобесием. "Иначе уже не могу", - говорила она. Но Рубинштейна она любила безоговорочно всю жизнь. После смерти отца смерть Рубинштейна была для нее самым тяжелым ударом.

Наступала усталость: сын, который молчал, невестка, которую приходилось терпеть, внучка, а потом и правнучка, на которых приходилось кричать. Я уже не баялся ее, я жалел ее, но так же молча и бездеятельно. Когда я с удивлением стал членом-корреспондентом, мне сказали: "Если бы вы знали, какая это радость для вашей матери". Она тяжелела и слабела. Стала изредка говорить о прошлом (но никогда - об отце): чаще о дедовом семействе, чем о бабушкином. ("Жили в городе Бердичеве два брата Ниренберги, оба лавочники, Исай богатый, а Абрам бедный" - сродни Исаевичам были художник Нюренберг и писатель Шаров, из Абрамовичей вышел только мой дед.) Больше всего врезалось в память, как в десять лет в южном городке Ейске, где было посытнее, но нечего читать, она нарочно читала, держа книгу вверх ногами, чтобы на подольше хватила это был "Фрегат "Палла-да" Гончарова. Потом я узнал, что при Христе так умели читать тору, потому что учились, сидя на полу со всех сторон.

У нес был рак горла, но оперироваться она не хотела. Сперва вспухла шея, потом пропал голос, остался только свистящий шепот, потом стало невозможно дышать. В больнице она металась тяжелым телом по постели, раскрывая красный рот и умоляя об обезболивающем. Когда она умерла, тело ее, как полагалось, выставили в морге, чтобы собравшиеся сослуживцы и родственники сказали добрые слова. Служитель в белом халате спросил: "Партийная" Я ответил: "Нет". Тогда он, не спрашивая, накрыл ее не красным, а белым покрывалом с вышитыми черными крестами и молитвенной вязью по краям. В газете "Безбожник" это называлось мракобесием, но уже начинались годы, когда на такие вещи перестали обращать внимание.

Мой отец

На моей памяти он работал редактором в издательстве Академии наук Когда он умер, византинисты из Института истории выпустили свою очередную книгу -перевод византийской хроники - с посвящением ему на отдельном листе светлой памяти такого-то. Он не был византинистом, просто он был очень хорошим редактором.

О том, что он мой отец, мать сказала мне, только узнав о его смерти, - высохшим голосом и глядя в пространство. Я ответил: "Да, хорошо.

В сочинениях Пушкина печатается портрет Дельвига: мягкое лицо, гладкие волосы, спокойный взгляд из-под маленьких очков. Однажды я сказал бабушке: "как он похож на Д В.". Она ответила: "Что ты вздор несешь, это на тебя он похож". Наверное, чтобы задуматься, чей я сын, было достаточно и этого. Или прислушаться к женщинам во дворе ("К вам отец приходил, никого не застал и ушел"). Но я не то чтобы ни о чем не догадывался, а просто запретил себе об этом думать, если мать, по-видимому, не хочет, чтобы я думал.

Он был не "наш знакомый", а "ее знакомый". Приходил несколько раз в неделю, медленный и мягкий, здоровался с бабушкой и со мной, закрывалась дверь в комнату матери, и за дверью было тихо. Иногда подолгу звучал рояль, это играл он. Возле рояля лежали ноты. - сонаты Бетховена, романсы Рахманинова, советские песни ("Вышел в степь Донецкую..." и др.). Мать потом сказала, что в этом Подборе все имело свой, понятный им смысл.

Я рос с ощущением, что отца у меня нет. Таких семей было много вокруг те разошлись, а те погибли. У меня было твердое представление, что отец в семье -нечто избыточное, вроде опорного согласного при рифме. Для самоутверждения я привык думать, что наследственность - вещь если не выдуманная, то сильно преувеличенная. Генетика в то памятное время была лженаукой. Только теперь, оглядываясь, я вижу в себе по крайней мере три вещи, которые мог от него унаследовать. Три и еще одну.

Первое - это редакторские способности. Я видел правленные им рукописи моей матери. Это была ювелирная работа: почти ничего не вписывалось и не зачеркивалось, а только заменялось и перестраивалось, и тяжелая связь мыслей вдруг становилась легкой и ясной. Когда я редактировал переводы моего старого шефа Ф. А. Петровского из Цицерона и Овидия, превращать их из черновиков в беловики приходилось мне. Кажется, моя правка имела такой же вид Однажды в разговоре с одним философом я сказал: "Я хотел бы, чтобы на моей могиле написали: он был хорошим редактором". Собеседник очень не любил меня, но тут он посмотрел на меня ошалело и почти с сочувствием - как на сумасшедшего.

Второе - это вкус к стилизаторству. Еще до войны, служа в "Безбожнике", отец сочинял роман XVIII в. "Похождения кавалера де Монроза, сочинение маркиза Г", с францусскаго переведены студентом И. часть осьмая, Санкт-Петербург, 1787". Это была действительно часть осьмая, без начала и конца, поэтому появления лиц (Одноглазой, дюк Бургонской), свидания, поединки, похищения, погони были сугубо загадочны. Язык был изумительный, каждая машинописная строчка была унизана поправками от руки, на оборотах выписывались слова и сочетания для дальнейшего использования: "ЛаскосердоЙ читатель!...". В шкафу у нас долго лежали грудой отработанные им книжки: "Омаровы наставления", "Князь тьмы", "Золотая цепь" - до войны они были недороги. "Письмовник" Курганова я читал и помнил страницами, как Иван Петрович Белкин. Я вспоминал об этом, став переводчиком.

Другой его стилизацией был роман "Сокровище тамплиеров, в трех частях с эпилогом, сочинение сэра А. Конан-Дойдя, 1913" - с Шерлоком Холмсом, индийской бабочкой "мертвая голова", убийством на Риджент-стрит, чучелом русского медведя, лондонским денди, шагреневым переплетом и иззубренным кинжалом. Его он сочинял в эвакуации и посылал по нескольку страниц в письмах к моей матери ("песни в письмах, чтобы не скучала"). Военная цензура удивлялась, но пропускала.

Третье, что я от него унаследовал, - это вкус ко второму сорту, уважение к малым и забытым, на фоне которых выделяются знаменитые Не только к советским песням рядом с Бетховеном: моя мать была воспитана на Бахе и Моцарте, а он, познакомившись с ней, осторожно учил ее любить и Чайковского и Верди, на которых тоже полагалось смотреть свысока. Это не было эстетской причудой, это был разночинский демократизм: все в культуре делают общее дело. Я много занимался второстепенными поэтами: мне хотелось, чтобы первостепенные не отбивали утшх нашей благодарности. Когда сейчас не любят Брюсова или Маяковского (или Карла Маркса), мне тоже хочется, любя или не любя, за них заступиться - просто как за обижаемых

Я не знаю, почему они с моей матерью не были женаты, не знаю, кто были жена и сын моего отца. Когда нам с А. сказали, что он умер (ночью был сердечный приступ, вызывали "скорую", запретили вставать, а утром он все-таки встал, чтобы поехать за город к двум Еленам - было 3 июня, и умер), мать вместе с названной в честь нее трехлетней внучкой была на даче Прежде чем сообщить ей, нужно было проверить, не ошибка ли это. Мы метались в издательство, в справочное бюро, по полученному домашнему адресу, - дверь на темную лестничную площадку приоткрылась, в щели мелькнул молодой человек и сказал нам: "Да". Он был моих лет.

Самые, наверное, точные слова о нем написала мне много лет спустя старая женщина Н. Вс. Завадская, приятельница молодого Пастернака, знавшая моих отца и мать еще по "Безбожнику" ("Когда он сказал мне "У Елены Александровны родился сын", у него было такое лицо, какого я никогда не видела..."). Она написала "В нем была доброжелательность к людям без внимания к их жизни". Доброжелательность без доброты - таким помню его и я. Таким, к сожалению, чувствую и себя.

Н Вс. Пишет об отце: любил Гейне, читал Берне, берег "Красное и черное", но больше всего им владел один роман Золя - о машинисте на поезде который потерял управление и мчится неизвестно куда Этот паровоз из "Человека-зверя" помнят все читавшие. О том, что его спокойствие, медлительность, мягкость были не от природы, а от самоукрощения, я, конечно, не знал; думаю, что знали немногие.

Откуда он родом, мать не знала сама. Отец его служил в провинциальном банке и ездил по Южной России. Украинский язык он знал хорошо; мать говорила, что в нем была то ли сербская, то ли болгарская кровь; еврейскую отрицала, ноя не очень этому верю. В Москву он приехал в двадцать лет из города Ромны. Высшего образования у него никогда не было (и он всегда чувствовал эту ущербность): всему, что знал, он научился сам. Мне предлагали навести справки о его однофамильцах но мне он понятнее таким: без роду, без племени. Когда он умер, ему было 53 года. Я сейчас старше.

Мое детство

Ваше первое воспоминание" - спросили меня. Я ответил: "Лето, дача, терраса, ступеньки вверх на террасу. Серые, потрескавшиеся, залитые солнцем. На верхней ступеньке стоит женщина, я вижу только ее босые толстые ступни. А перед террасой слева направо опрометью бежит рябая курица". (При желании, наверное, из этого можно сразу вычитать многое. Например, страх перед женщиной: я боюсь поднять глаза на ее лицо. А из этого вывести многое другое в моей жизни. Не знаю только, что бы здесь означала курица).

Перед террасой была хозяйская клумба. Однажды я сорвал на ней цветок. Этого делать было нельзя. Мать спросила меня; "Какая у тебя любимая игрушка" Я показал на лошадь-качалку. Она подошла и оторвала ей хвост.

Говорят, когда меня оставляли одного в комнате, то, чтобы я ничего не повредил, меня привязывали на длинную ниточку к ножке стула. Я этого не помню: вероятно, это было слишком неприятно. Моя взрослая дочь, детский психолог, узнавши об этом, всплеснула руками и воскликнула: "И они еще думали, что у них вырастет нормальный ребенок!" Мне кажется, я с тех пор всю жизнь чувствовал себя несвободным - не на цепи, а вот на такой длинной ниточке

Мне в первый раз дали в руки ножницы: вырезывать бумажные фигурки. Это было интересно. Захотелось попробовать, можно ли также резать и материю. Я разрезал край скатерти, и сразу стало страшно. Когда это увидела мать, она отобрала у меня ножницы, оттянула пальцами джемпер у меня на груди и одним взмахом вырезала в нем дыру размером с пятак: "Вот теперь всю жизнь будешь так ходить!" Самое ужасное было, что всю жизнь. Я помню этот джемпер как сейчас- со спины голубой, спереди полосатый, черный с желтым, как брюшко насекомого. Он был крепкий, его потом зашили и носили еще лет десять. Мне казалось, я грудью чувствую то место, где была дыра.

Когда я делал что-нибудь не так, мне говорили: "Что о тебе люди подумают!" н На тебя смотреть противно!". Первого я не понимал: не все ли равно, что подумают чужие люди, если так плохо думают свои - те, которые могут сделать со мной что хотят" А что на меня смотреть противно, я запомнил на всю жизнь. Я сказал, что любимой игрушкой моей была лошадь-качалка, кажется черная. Но я ее почти не помню, не помню и других игрушек. Помню только кубики с буквами. Не те, большие, где при А был нарисован арбуз, а при Б - барабан, а другие, маленькие, серые с черными буквами, где ничто не отвлекало внимания. Было интересно, что А-М - это одно, а М-А - это совсем другое Бабушка вспоминала, как я позвал ее

Посмотри, что получилось!". Выложилось слово "Хвалынск". Это из советской сказки: жил в городе Хвалынске старик и послал он трех своих сыновей узнать, что на свете самое прекрасное. Один стал танкистом, другой летчиком, третий моряком, и все трое сказали, что самое прекрасное на свете - наша Советская страна.

Я играю с кубиками в углу, косой пыльный свет падает из окна, бабушка у стола что-то произносит, я переспрашиваю; "Кто это - Пушкин"* - "Как, ты не знаешь, кто такой Пушкин"!" Через несколько месяцев я твердил Пушкина часами наизусть: Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет.", Недавно прошел тридцать седьмой год, год больших расправ и пушкинского юбилея. О расправах я не знал, а от юбилея остались книжки с картинками, конфетные коробочки в виде томиков с бакенбардами на обложке, лото "Сказки Пушкина". Будь я старше, это могло бы погубить для меня любую поэзию, но мне было четыре года.

Мы жили в двух комнатах коммунальной квартиры, в коридор меня не выпускали, соседей я даже не знал в лица Я рос при бабушке. Чтобы ей было легче, меня отдали в детскую группу, утром отвести, вечером привести, днем десяток детей из средних семей играет и занимается под присмотром пожилой степенной женщины с румяными щеками. Я в первый раз оказался среди детей - я забился в угол, под рояль, и ревел целый день. Больше меня туда не отводили.

Во второй детской группе, куда я попал, было легче. Это там, за игрой в песок, я вдруг понял, что все, что мы делаем, может быть уложено в слова и фразы, закругленные, как в книге. Опираясь животом на перила, я говорил: "Опираясь животом на перила он говорил: "Несомненно, людоед не смог бы ворваться в замок..."".

Солнце бьет сквозь деревья, мы играем во дворе, один мальчик принес модель аэроплана, сколоченную из дощечек вкривь и вкось, она не летает, я с азартом ее ругаю. Меня окликают, я бегу к скамейке, где сидят взрослые, мне говорят: "А ты не критикуй, а посоветуй, как лучше*. Я мчусь обратно и с ходу кричу: "А лучше попробовать поставить крыло вот так..." Слышу за спиною смех и удивляюсь старшим: сами велели и сами смеются".. Но запомнил. Потом началась война

Война и эвакуация

В витрине соседнего магазина среди волн лиловых тканей стояли две большие японские вазы с изогнутыми красавицами. Бабушка, остановившись, сказала* "Война с Японией - это еще ничего, а вот с Германией!...". Ночью я проснулся с криком, сбежались взрослые, желтый свет. "Боюсь войны с Германией!" Меня успокаивали: войны не будет, а если и будет, то наша армия сильная и г. д.

Война началась через несколько месяцев. Небо было серое, мы шли с матерью по дачной тропе через кустистый луг, навстречу бежала молодая незнакомая женщина, голова закинута, волосы по ветру. "Вы еще не знаете" Война! Молотов выступал по радио!". И мы заспешили домой.

Стали шуршать газеты. Была фотография первого немецкого перебежчика и бодрый разговор с ним. "Мама, кто такой Гитлер" В Москву меня перевезли за два дня до отъезда; улицы глядели ослепшими окнами в косых бумажных крестах, чтоб не сыпались стекла. "Если будет воздушная тревога, не пугайся и не плачь, спокойно пойдем в бомбоубежище*. Но в эти два дня тревоги не было. День отъезда был 6 июля, на отрывном детском календаре - шуточная картинка с мальчиком в панамке, заблудившимся в лесу "мама, где я"*. Бескрайний асфальт предвокзальной папгрти, тесные клички ждущих на чемоданах и узлах. Это здесь мне показалось, что подменили мать. - будто она отошла на десять минут, а вернулась чужая женщина похожая на нес Такой она и осталась для меня на всю жизнь

Первый переезд-провал в памяти. Только конец его: высадка, ночь, тьма, путаница станционных рельсов под ногами, непровеянный сон в голове; потом серее утро в чужой квартире я, с высоты откоса, серая Волга до горизонта - город Горький.

Зной, пыльная, медленная дорога, мы в телеге, лошадиный хвост качается как маятник, а по сторонам - пустые пола.

Вокзальные залы, бескрайние низкие, с тусклым, душным воздухом, плотно усиженные тесными семьями на кучках узлов или в оградах чемоданов. "Не ходи туда, тот мальчик очень грязный!" Оттого что нельзя было перейти через зал, он казался еще больше

Поезда, медленные и тряские где трудно повернуться среди сидящих и лежащих, а по проходу пробирается молодой хрипящий и трясущийся нищий, яз розового обрубка руки торчит белая кость. ("Только бы не теплушка!" - говорила бабушка). Бесконечно гудел мост над серой ширью за окном, это Обь. По вагону ходит мятая газетная вырезка, два мелких столбца стихов с картинкой сверху, и пожилой сосед серьезно передает ее шестилетнему мне. Это "Жди меня", и запоминаются непонятные "желтые дожди".

Забайкалье -складки холмов, щетинящихся хвоя ми, окаменелые глиняные колея и колдобины на дороге, бревенчатые избы по сторонам, в одной живем мы Это называется Шахтама, ударение на последнем слоге. Мерзлые стекла, я раскрытую дверь входит пар, а потом человек в ватнике "Товарищ..." - обращается к нему заискивающе мать. "Я гражданин, а не товарищ", - поправляет он

Конторская комната набита народом, светло от заоконного снега и лилово от махорочного дыма. Мать наклоняется ко мне "По радио будет Сталин, сейчас ты услышишь его голос" - и голос сквозь треск, спокойный и со странным выговором Это ноябрь 1941-го. Через месяц, ночью (я уже в постели) из-за беленой перегородки доносится едва слышимое радио: "Освобожден Можайск", - и я облегченно вздыхаю в подушку о Можайске взрослые тревожно говорили каждый день Опять поезд и холмистые скаты за окном, бурые лбы скал под вздыбленными елками и соснами - Урал; и я у окна ловлю в них декорации сцен бесконечной сказки, которую я сочиняю, засыпая

Тесная комната, дотемна разгороженная шкафами. - это Свердловск: белый квадратный фасад ввысь - это под Свердловском Асбест, до неба - горы мелких сухих камней, пересыпающихся под ногами, по ним лезешь-лезешь вверх, а все ни с места, - это отвалы шахт, это под Асбестом поселок Изумруды (Правда изумруды: соседкина дочь показывает мне камешек с блестящей зеленой крутппсоя, найденный там. в отвале) Сперва низкий барак, почтя пустая комната, кровать поперек, бурьян за окном; потом - единственное в поселке двухэтажное здание, внизу контора (там машинисткой работает моя мать), перед домом на солнце чертежные доски с листами, где калька превращается в синьку. В жилой комнате бочка с черной водой, воду носят ведрами. Отломи на стене кусок штукатурки - под ним казарменно-ровными рядами коричневые спины ждущих своей ночи клопов

За углом двухэтажки - желтая глиняная яма среди мокрой густо-зеленой травы Стоя у стены, я разминаю тугой комок глины и вдруг впервые понимаю, что этот комок - одно, а цвет его - другое, а тугое ощущение в пальцах - третье. Этот момент понимания запомнился тревогой на всю жизнь Глина была желтая и резалась перочинным ножом.

Самое частое слово в разговорах-Сталинград, -Так немцы взяли Сталинград" - "Нет, они воюют и воюют в городеКогда началось победное наступление, учредили новые мундиры с погонами, фотографии ах были напечатаны на непривычных к тому газетных листах. (А в учебнике русского языка erne писалось "суффикс -ье-, вороньё, офицерьё".) Это было уже зимой, и слепящий снег был так тверд, что из него можно было не лепить, а высекать.

Я был тихий, местные в насмешку спрашивали в Забайкалье "Ты девчонка или парнишка"", на Урале: "Ты девка или парень" Соседка по бараку, тяжелая и твердая, сказала матери "Он у вас вое фразы до конца договаривает".

Школа

До войны в школу шли с восьми лет, в войну стали идти с семи. В первом классе я не учился, а когда возвратились из эвакуации в Москву, пошел сразу во второй, непривычный среди привычных.

Школа обдала шквалом многоголовья, многоголосья, людоворота по трем этажам - в вихрях пыли, исполосованной рыжим солнцем сквозь тусклые стекла Было тесно и бедно. Потертые куртки, заплатанные локти, осунувшиеся лица, хваткие глаза: асе разные, и все на одно яйцо. Все движенья быстрые, все слова непонятные, все порядки неизвестные. Все мои ответы невпопад, а за это бьют. Бьют по правилам, и этих правил они всегда знают больше, чем я. Штукатурка сыплется с отсырелых стен на пол. и когда падаешь, то видишь, какой он грязный и затоптанный.

Между переменами были уроки Сидели но трос на двухместных партах, крашенных черным по изрезанному дереву; в дырке - одна на троих жестяная чернильница с лиловатой водицей. Впереди - серая от старости, исцарапанная доска, на которой почта не виден бледный мел. Накануне на фронте взяли четыре города, их названия нужно бытозашкатъ втетрадку. Я лишу Ельня, Глухов. Севас Рыться -так радиополос перечислял их в приказе. На меня посмотрели странно: на доске они были названы в другом порядке Оказалось, что я близорук: все видят доску, а я не вижу Через месяца стал носить очки Очкарик четырехглазый.!" На перемену нужно было их снимать: собьют.

Потом хаос теснящихся лиц стал рассыпаться на рати, мрачный силач, вертлявый крикун, забияка, блатной, увалень, шут. Когда через год перевелся в другую школу, я увидел вокруг те же маски, и между ними было уже легче найти себе место.

Я бреду из школы по слякотному переулку, меня нагоняли ражие и зычные старшекласнники. Один уже заносит руку меня ударить Другой говорит: "Не тронь, я его знаю, он хороший парень вот я ему скажу, и он у меня наземь сядет, - а ну сядь!". Я подсовываю под себя в грязь облупленный портфель и сажусь на него, думая только об одном: как бы он не сказал: "Чего жулынтчаешь" не на портфель, а на тротуар!" - а на тротуаре липкая, черная грязь Но нет, сегодня он не злой, и парни, хохоча, проходят мимо.

Уроки, тесные и душные, были передышками между драчливой толчеей перемен; болезни - передышками между обреченностями на школу. Встряла краснуха, свинка не поворотить шею, не почесаться под повязками. Тетка на работе, троюродный брат до поры в школе; придет злой, начнет командовать, будет плоха Но пока можно долго лежать под комковатым одеялом и читать Жюль Верна в старой книжке с узким газетным шрифтом и с ятями. Тихо. Краем глаза я вижу под столом черный комочек с хвостиком; не успел я подумать "мышь", он уже мелькнул и исчез.

Наше разоренное жилье в Замоскворечье привели в порядок: в окнах уже не фанера, и в щелях не свистит ветер В третий класс я иду уже в другую школу. Здесь спокойнее, и я уже привык Но все также тесно, занятия идут в две смены, и когда мы во второй, то на уроках сумерки, а на лицах усталость. В голове пусто, слова учительницы шелестят мимо слуха, взгляд бродит по карте мира на стене, где среди лиловой и серой Африки одиноко надписан город Мурзук Возвращаюсь домой по переулкам, от фонаря к фонарю, и вдруг понимаю: вот сейчас я вспоминаю Жюль Верна, а на прошлом углу я думал о чем-то другом, уже не помню о чем, но мысль не прерывалась; наверное, если ее всю, от утра до вечера, вытянуть и записать, то это и буду настоящий я, а остальное неважно.

Тяжелей всего было в пятом классе Начинается созревание в ребятах бродят темные гормоны, у всех чешутся кулаки подраться. Я ухожу в болезнь: у меня что-то вроде суставного ревматизма, колени и локти как будто скрипят без смазки. Врачи говорят: это от быстрого роста. Больно, но не очень; однако я притворяюсь, что не могу ходить, и восемь месяцев лежу на спине, не шевеля ногами Изредка из школы приходят учителя, и я отвечаю им про Карла Великого, водоросль вольвокс и Лермонтовские "Три пальмы". Видимо, я хорошо выбрал время; когда кончился этот год и я пошел в седьмой класс, то меня уже не били. Возрастной перевал остался позади.

Моего школьного товарища звали Володя Смирнов; он утонул на Рижском взморье, когда нам было по двадцать лет. Он был сыном Веры Васильевны Смирновой, критика, и Ивана Игнатьевича Халтурина, детского писателя (того, который сделал книгу В. К. Арсеньева "Дерсу Узала"). Я сказал: "Нас не очень сильно били: нас было неинтересно бить", Ив. Игн. откликнулся: "Ты всю жизнь себе так построил, чтобы тебя было неинтересно бить*. Наверное, правда.

Потом, на четвертом курсе университета, у нас была педагогическая практика.-по два урока русского языка и словесности в средней школе. Это было несерьезно: постоянная учительница сидела на задней парте, под ее взглядом ребята смирно и нехотя слушали неумелых практикантов. Но мне не повезло: нам с напарницей достался как раз пятый класс, в котором как раз заболела учительница, и мы должны были целый месяц управляться одни Это было адом: я словно опять тонул в кипящем буйстве гормонального возраста. Потом по ночам мне долго снились кричащие головы на грядках парт.

Это были дети 1945 года рождения; потом мне было забавно думать, что самые близкие мои товарищи по науке - тоже 45-го года рождения и могли быть среди них.

А вообще школа была хорошая.

Я сказал Нине Брагинской: от меня требуют воспоминаний, а они мне мучительно не даются. Она ответила: *И понятно: как ученый, вы стараетесь быть прозрачным стеклом, чтобы видно было не вас, а только ваш предмет; а мемуарист, о чем бы ни писал, всегда в конечном счете пишет о себе*. Я сказал я не помню и не люблю моего детства, а в воспоминаниях возвращаюсь именно к нему. Она ответила: *Из -Иэльто понятна- воспоминания о детстве никто не может проверить,

а в воспоминаниях о зрелом возрасте всегда приходится оглядываться, что об этом написали или напишут другие. Посмотрите мемуары НН человек, необычная жизнь, но так скован образом русского интеллигента, что в толстой книге нечего читать. Я вспомнил, как Веру Васильевну ОшрнШШ риваш написать воспоминания о Пастернаке, а она весело отговаривалась сперва покажите мне воспоминания Зинаиды Николаевны... Она тоже жила в Ирпени летом 1930-го, из. Н, стоя у пттгы, радостно рассказывала ей, как Борис Леонидович только что в лесу стал перед нею на колени в хвою и объяснился в Любви, и шутила, не передать ли ей Генриха Густавовича (Нейгауза, ее первого лужа) Вере Васильевне, как котенка в хорошие руки" Но у Веры Вас была своя трудная жизнь, и было не до тога Воспоминаний Зин<аиды Николаевны ей не показали, и поэтому своих она не написала

Здесь мне нужно написать о моем товарище, который утонул. Мы с женой, ничего не зная, приехали в Дубулты, стали искать Веру Васильевну, нам сказали: "А-а, это у которой несчастье!" - не "с которой", а "у которой", и все стало ясна Но я не могу этого сделать: об очень хороших людях писать слишком трудно. Пусть вместо этого здесь будет перевод чужих стихов. Мы с ним любили английские стихи и греческие мифы.

Джон Мильтон ЛИКИД

В этой монодии сочинитель оплакивает ученого
друга, несчастным образом утонувшего
в плавании из Честера чрез Ирландское море
в год 1637. По сему случаю предсказывается конечное
крушение развращенного клира, бывшего тогда в силе.
Вновь, о лавры, Вновь, о темные мирты И ты, неопалимый плющ, Я срываю плоды ваши, терпкие и горькие, И негнущимися пальцами До срока отрясаю вашу листву. Едкая нужда. Драгоценная мне скорбь Не в пору гонит меня смять ваш расцвет. Умер Ликид,
До полудня своего умер юный Ликид,
Умер, не оставив подобных себе,
И как мне о нем не петь"
Он сам был певец, он высокий строил стих,
Он не смеет уплыть на водном ложе своем.
Не оплаканный певучею слезою.
< Начните же, сестры, Чей источник звенит от Юпитерова трона. Начните, скользните по гулким струнам! Мнимо-уклончиво, женски-отговорчиво -
Так да осенит удавшимся словом Нежная Муза
Урну, назначенную и мне!
Пусть оглянется он в своем пути
И овеет миром черный мой покров,
Ибо вскормлены мы с ним на одном холме,
И одно у нас было стадо, и ручей, и сень, и ключ.
С ним вдвоем, когда вышние пажити
Открывались разомкнутым векам солнца,
шли мы в поля и слышали вдвоем
Знойный рог кружащего шмеля
И свежею росою нагуливали стада
Подчас до поры, когда вечернюю звезду
Взносил поворот убегаюпшх небес,
А в сверленом стволе
Не молкли луговые напевы,
И сатир шел в пляс, и двухкопытный фавн
На ликующий тянулся звук,
И старик Дамет любил наши песни.
Но все уже не так Тебя нет, тебя нет, И больше не будет никогда. О тебе пастухи, о тебе леса, о тебе Опустелые пещеры, заросшие тимьяном и лозой, Плачут глухими отголосками. Ива и зеленый орешник Больше твоим
Не повеют нежным песням радостными листьями. Как розе тля,
Как ягненку на пастбище язвящий клещ. Как мороз цветам в наряде их красы Той порой, Когда белеет боярышник, -Такова, Лнкид,
Пришлась пастухам твоя утрата.
Где вы были, нимфы, когда невнемлющая глубь Обомкнула любимого Ликида" Не играли вы на той крутизне, Где покоятся былые барды и Друиды, Ни на вздыбленных высях Моны, Ни у Дэвы, плещущей вещей волной, -Но к чему мечта"
Разве были бы вы сильны помочь ему" Нет, - как Муза, как Орфсева мять, Не сильна была чародеющему сьигу В час вселенского плача природы, Когда с черным ревом неистовый сонм Бросил вплавь окровавленный его лик Вниз по Гебру и к Лесбийскому берегу".
Зачем он неутомимо Правил пастушью свою недолю, Острый ум устремляя к нещедрым Музам, Ане так, как все.
Под сенью резвился с Амарйллндою Или с прядями кудрявой Невры"
Слава,
Последняя слабость возвышенного ума. Шпорит ввысь благородный дух От услад к трудам,
Но когда уже светлая награда впереди Ждет взорваться стремительным сиянием, -Слепая фурия постылым резаком
Рассекает тонкую пряжу жизни. Нонет -
(Это Феб звучит в трепетном слухе моем) -
Слава - цветок не для смертных почве
Не в мишуре идет она в мир, не в молве она стелена вширь,
Л живет в выси
В знаке ясных очей веера ссудного Юпитера, И каков его последний обо всем приговор, Такова и слава ждет тебя в небесной мзде.
Верь, чтимая Аретуза И тихий Мннций в венце певчих тростников; Это высочайшая прозвенела мне струна! Но дальше, моя свирель! Вот морской трупам предстал во имя Нептуново Вопросить волны, вопросить преступные ветры: Что за невзгода
Нежному была погибелью пастуху" И каждый из крутокрылых, Дующих с каждого острия суши, Ответил ему*. "Не знаем!" Мудрый Гиппотад
Принес их ответ, что ни единый порыв
Не вырвался из cm узилища,
Что тих был воздух
И скользящая Hani юн
С сестрами играла на кромке песка.
Это челн.
Роковой и вероломный,
В час затменья сколоченный, черными проклятьями снащенный,
В бездну погрузил священное твое чело.
Следом медленной стопой притекает чтимый Квм, Плащ его космат, из осоки его колпак, Смутные образы на нем, я по краям Выписана скорбь, как на том кровавом цветке, Кто отнял, - воззывает он, - лучшую надежду мою" И последним шел и пришел Галилейский кормчий. Ключарь О двух мощных ключах (Отворяет золотой, замыкает железный); Ом сотряс СВОИ увенчанные кудри, Он сказал:
Рад бы я сберечь тебе юного,
Видя тех, кто чрева ради вкрадывается в стадо,
Кто рвется к пиру стригущих.
Оттирая званых и достойных,
Чьи губы слепы,
Кто не знает ни держать пастуший посох,
записи и выписки
Ни иного, что довлеет верному пастырю! Что нужды им и до чего нужда им" Пески их, скудные и нарядные.
Чуть скребутся сквозь кривые их свирели. Овцы их, голодные, смотрят в небо, Пухнут от ветра и гнилого тумана, И зараза, выедая их, расходится вширь, А черный волк о скрытых когтях Походя пожирает их день за днем, И двурукое оружие у двери Готово разить, но никого не разит!"
Воротись, Алфей, Грозный глас, претивший тебе, умолк. Воротись, Сицилийская Муза: Воззови к долинам, и пусть они принесут Цветы в стоцветных венчиках лепестков Вы, низины, нежным полные шепотом Листьев, непутевых ветров, льющихся ручьев, Свежих, редко зримых смуглой звезде, -Вросьтс сюда
Ваши очи, яркие, как финифть,
Ив зеленой травы льющие медовый дождь.
Вешним 1ДВСТОМ обагряющие землю:
Торопливый первоцвет, умирающий забытым,
Хохлатый лютик и бледный ясмин,
белую гвоздику и сияющую фьялку,
В черной ряби анютин глазок,
Душистую розу и нарядную жимолость,
Томные буквицы с поникшей головой,
Каждый цветик в своем пестром трауре.
Пусть померкнет амарант,
Пусть наполнится слезами нарцисс,
Устилая лавровое ложе Ликнда,
Пока тщетная наша мысль
Меж неверных отдыхает догадок
Где прах твой,
Дальними омываемый морями, гремящими в берега"
У бурных ли Гебрид
В обымающей волне
Нисшел ты к глубинным чудам"
Спишь ли, неподвластный слезным зовам,
Под древним сказочным Бсллером,
Где мощный лик с хранимой им горы
Взирает туда, где Паманка и Байонна"
О архангел, оборотись и тронься!
О дельфины, вынесите злополучного на свет}
Не плачьте, скорбные пастыри, не плачьте! Он не умер, Ликид, наша горесть, Он скрылся под гладью вод, Как солнце скрывается в океане, Чтобы вскинуть вновь поникшую голову, Просветлеть лучами и в новом золоте Запылать на челе заревых небес, -Так и Ликид
Доброй мощью Грядущего по волнам 4
Опустись на дно, вознесся в ту высь.
Где иные рощи, иные реки,
Где чистый нектар смоет ил с его кудрей
и невыразимо зазвучит ему брачная песнь
Во блаженном царстве радости и любви
Там приветил его чтимый строй угодников.
Там певучие сонмы движутся во славе своей,
И в очах навек высыхают слезы.
Не плачьте же, пастыри, о Ликидс
Щедрая тебе мзда.
Дух твой отныне
Будет блюсти этот берег,
Осеняя странников опасных пучин
Так пел неумелый пастух Дубам и ручьям
В час, когда рассвет тел ввысь в седых сандалиях.
На тонких скважинах свирельных стволов
Страстной думой ладил он дорийский лад,
И вот солнце простерлось по холмам.:
И вот кануло в западные моря,
И он встал, окниувшись в синий плащ.
С новым утром к новым рощам и новым пажтям.

Университет

Вступительных экзаменов в МГУ я не сдавал у меня была серебряная медаль, с которой тогда принимали по собеседованию. Спросили, что я читал из античной литературы, я долго перечислял, на полперечне вспомнил: "Ах да, Гомер". Больше вопросов не задавали.

Сейчас классическое отделение на филологическом факультете МГУ - одно из самых престижных. В 1952 году, наоборот, туда загоняли силою. Сталин под конец жизни захотел наряду со многим прочим возродить классические гимназии: ввел раздельное обучение и школьную форму, а потом стал вводить латинский язык. Для этого нужно было очень много латинских учителей, их должны были дать классические отделения, а на классические отделения никто не шел: молодые люди рвались ближе к жизни. Поэтому тем, кто не набрал проходной балл на русское Или романс-германское отделение, говорили: или забирайте документы, или зачисляйтесь на классическое. На первом курсе набралось 25 человек, из них по доброй воле - двое; как все остальные ненавидели свою античную специальность, объяснять не надо. Прошло три года, Сталин умер, стало ясно, что классических гимназий не будет, и деканат нехотя предложил: пусть кто хочет переходит на русское, им даже дадут лишний год чтобы доедать предметы русской программы. Перешла только половина; двенадцать человек остались на классическом до конца, хорошо понимая, что с работой им будет трудно. И, окончив курс, почти все остались так или иначе при античной специальности: преподавали в "педе" или в "меде". Кроме тех, кого увело в сторону ощутимое призвание - как В. Непомнящего, который сделался пушкинистом. Это значит, что на классическом отделении были очень хорошие преподаватели: они учили так, что студенты полюбили ненавистную античность.

Нас было две группы: в нашей греческий вел А. Н. Попов, латынь - К. Ф. Мейср, в параллельной латынь вел Попов, греческий - Ж С Покровская. С. И. Радциг читал историю литературы

Заведующим кафедрой был Н. Ф. Дератани - партийный человек, высокий, сухой, выцветший; когда-то перед революцией он даже напечатал диссертацию об Овидии на настоящей латыни, в которой, однако, вместо in Tristibus всюду было написано in Tristus. (Это правда). Он уже был именем нарицательным: "Дератани" называлась хрестоматия по античной литературе, по которой учились сорок лет. Читал он нам историю латинского языка и авторов, очень скучно. Горацием я занимался у К П. Полонской, однако на пятом курсе Дератани перечислил меня к себе, потому что предполагалось, что диплом я напишу хорошо.

Самым популярным был С И. Радциг - белоснежная голова над черным пиджаком, розовое лицо, сутулые плечи и гулкий голос, которым он пел над завороженными первокурсниками строчки Гомера по-гречески пересказы всего остального. Все фразы у него, и не только в лекциях, но и в разговорах, выгибали спины интонационными дугами и кончались гулкими ударами - никто из учившихся у него не мог этого забыть. Он читал общий курс античной литературы на всех отделениях филфака и даже на факультете журналистики, и когда выпускники при встрече обменивались воспоминаниями, то паролем было: "А Радциг...". Но глубже, чем для первого курса, он не рассказывал никогда и ничего. Больше всего мне дали преподаватели языков.

А Н. Попов (тоже нарицательный: "Попов и Шендяпин" назывался учебник латинского языка) - с седой бородкой, круглый, быстрый, дирижирующий указкой, со вкусом выговаривал интонационную дугу протасиса и аподосиса. Ни на секунду не дававший отвлечься, он был особенно хорош, когда изредка отвлекался сам: прижмуривал глаза и диктовал для перевода на греческий стихи Л. К. Толстого (условные предложения: "И если б - курган-твой-высокий - сравнялся бы! с полем пустым - то сла-ава - разлившись-далеко - была-бы-курганом-твоим") или приводил примеры из семантики, старой, понятной, по Бреалю ("по-русски клеветать - от клевать, а по-гречески диабаллейн - разбрасывать худую молву, отсюда - сам диавол -клеветник*). Я бывал у него изредка и после университета и любовался его твердой и умной законченностью, но ничего нового в этих разговорах мне не открылось,

К. Ф. Мейср, медленный, усталый, с больной ногой, тяжело опиравшийся на палку с набалдашником в виде белого горбуна, не отвлекался никогда; но латинские склонения и спряжения выстраивались у него побатальонно с такой несокрушимой дисциплиной, что следить за ними было интереснее, чем за любыми отвлечениями. Я до сих пор не перестаю восхищаться его педагогическим талантом.

Все они были дореволюционной формации, все они пересиживали двадцать пореволюционных лет кто как мои Дератани писал предисловия к античным книжкам "Академии* (выводя всех поэтов из товарно-денежных отношений* это было как заклинание), Попов, кажется, работал юрисконсультом, Мейср преподавал математику в артиллерийском училище. Когда перед войной филологию возобновили и С И. Соболевский стал собирать преподавателей, Мейер сказал было: "Да мы, наверное, все забыли...", но Соболевский ответил: "Не так мы вас учили, чтобы за какие-то двадцать лет все забыть!" - и Мейер смолк

Знали мы о своих учителях мало. Когда во время хрущевской оттепели Кремль открыли для посетителей, кто-то из нас спросил Радцига. - "Сергей Иванович; а вы бывали в Кремле" - "Я там жил!" (это было, когда в незапамятные времена он проходил военную службу, но когда и как, сказано было невнятно). Такие п поговорки были редки, по-человечески мы представляли себе наших преподавателей плохо и по молодой бесчувственности интересовались ими мало, хотя и бывали группами у них дома на предэкзаменационных консультациях.

Что такое наука, они не задумывались: наука - это то, чему их учили в молодости и чему они в том же виде должны были учить нас в старости. Древние языки нужно было знать, чтобы читать античных авторов, а читать акторов - чтобы знать языки. Изредка Попов, отвлекаясь, вспоминал хорошие книги, которые читал в молодости: того же Бреаля или "Тацита* Буассье, Или Радциг бранил переводы Вячеслава Иванова из Эсхила. Темы курсовых и дипломных работ были тоже на гимназическом уровне: условные предложения в "Меморабилиях" или образ Креонта в "Антигона*. До них не добиралась даже советская идеология. Самостоятельным интересам было взяться неоткуда. О том, что в науке бывают нерешенные вопросы, мы не задумывались. Только однажды худенький А. С Ахманов, рассказывавший нам историю греческой философии, мимоходом бросил: "Прежде чем спорить, что такое реализм, нужно договориться, что такое res*. А в 1955 году В. Звес-гинцев, читая нам, второсортным - славистам, восточникам, античпикам, краткий курс общей лингвистики, сказал. - по такому-то вопросу такие-то думают так-то, такие-то так-то, а общего мнения нет. Это было ошеломляюще: до того нам с кафедры объявлялись только истины в последней инстанции.

Можно было дожить до диплома, не прочитав ни одной иностранной книги по своему предмету. Тем более, что новые языки мы знали неважно: один язык на первых двух курсах, а потом недолгие попытки факультативов или самоученичество. О том, что существует библиографический ежегодник "LАллее phillgique", без которого не может существовать ангич ник, мы не слышали ни разу: я узнал о нем случайно, в предисловии к какой-то английской книге было написано "сокращения в сносках - по АР", я подумал: "вот какой еще, оказывается, есть журнал", пошел искать, а меня направили в справочный отдел. Эта старозаветность переменилась уже после нас - когда заведовать кафедрой стала Тахо-Годи, а среди студентов оказался Аисринцев. "Когда К П. Полонская вслед за Аверинцевым вместо "новая комедия" стала говорить неа, мы поняли, что началась другая эпоха", - сказала мне Т. Васильева.

На первом курсе курсовые писали по русскому языку, на втором (когда праздновался 2400-летний юбилей Аристофана как борца за мир) я писал сопоставление, по-нынешнему выражаясь, структурных особенностей Мистерии-буфф" Маяковского и комедий Аристофана, которые знал, конечно, только по переводам. Потом, вплоть до диплома, писал о литературных сатирах и посланиях Горация: пробовал увязать их с общественной и политической борьбой при Августе. Вот и влияние советской идеологии: ему ничуть не мешал мой интерес к русским формалистам, которые были совсем не в моде.

Способностей к языкам у меня не было, поэтому я сразу уклонился не в языки, а в литературу. По-латыни читать было легче, чем по-гречески, поэтому латинской литературой я занимался больше ~ читал сверх программы Светония и Валерия Максима. История языков преподавалась скучно, Эрну и Нидерман были сухи, а общее языкознание нам дали только поздно и кратко - жаль. Трудно ли было учиться" Интересному - нетрудно, а скучному труднее, как всегда. Интересов, кроме учебы, у меня не было (ходил на лекции Бонд и по стиховедению, но это тоже учеба), характер у меня необщительный (с одногруппниками два года оставался на "вы"), поэтому о студенческой жизни рассказывать не решаюсь. Курсом старше нас на классическом училось только три человека, а перед этим три года приема на отделение вообще не было, так что и тут - ни общения, ни преемственности. Легенд на кафедре не было, а если и были, то до нас не доходили. Им неоткуда было взяться классическая филология всего пятнадцать лет назад была восстановлена как наука, а до этого пятнадцать лет не существовала. При нас на подоконниках стояли коробки с кучами старых бумаг - это были аккуратно написанные от руки программы курсов, распланированных еще в войну в Ашхабаде, где воссоединялся факультет.

Учился я главным образом по книгам и потом объяснял молодым студентам: Университет - это пять лет самообразования на государственный счет, с некоторыми помехами, вроде посещения лекций, но преодолимыми".

ИМЛИ

В Институте мировой литературы - на Поварской, бывшей Воровского, бывшей опять же Поварской, - я прослужил тридцать лет и три года. До мировой литературы в этом доме было управление коннозаводства, а до коннозаводства - дворянский особняк желтые стены, белые колонны, в бельэтаже - музей Горького, свет и блеск, в тесном и темном нижнем этаже - институт.

Актовый зал - бывший бальный, с хорошей акустикой. Но концы поменялись: где был оркестр, там грядки стульев, а где танцевали, там зеленый стол президиума и кафедра с капризным микрофоном. Шепот в зале хорошо слышен в президиуме, а речи из президиума плохо слышны в зале

Над президиумом огромный черный бюст Горького. Когда, скучая на заседаниях; смотришь на него, то видишь, что он противоестественно похож на Ленина: как будто Ленину надели косматые волосы и усы буревестника. По стенам были витрины про мировое значение Горького: обложки по-арабски, афиши по-венгерски, фотографии "На дне" по-китайски. Потом витрины убрали, а в углу под потолком повесили строем фотографии директоров института за 40 лет: от Луппола до Сучкова.

Когда реабилитировали Луппола, в стенгазете напечатали статью "Первый директор нашего института". Перед газетой стояли Егоров и Наркирьер. Один сказал: "Ну вот, уже можно писать историю института". Другой ответил: "Нет, знаете, лучше подождать: ведь Луппол был не первым директором, первым был Каменев*.

Когда я поступал в институт, директором был старый рапповец Анисимов большой, рыхлый, покрякивающий, покрикивающий. Когда молодой 11 ал невский, либерально призывая свежим и и лядом взглянуть на советскую литературу, спешил оговориться: "...нет, конечно, Авербах был злым гением РАППа", - то Анисимоп, раекгагувшись в кресле, благодушно ворчал: "Ну, какой же Леопольд гений" помните, Яков Ефимович".."

Яков Ефимович, Жорж Эльсберг, тучное туловище, гладкая голова и глаза, как пули. У него припечатанная слава доносчика и губителя. Выжившие возвращались и даже пытались шуметь, но он все так же величаво управлял сектором теории. О разоблаченном Эльсберге кто-то сказал: "зачем бить лежачего" Столович ответил: "Он не лежачий, он ползучий". Я не был с ним знаком, но однажды он остановил меня в коридоре, сказал: "Ваша статья о Горации мне понравилась* - и пожал руку. Когда буду писать "мои встречи со знаменитыми людьми", напишу: видел в подворотне Пастернака, чокнулся с Игорем Ильинским, на военном деле меня учил маршировать Зализняк, я Эльсберг пожал мне руку.)

Читать статьи Анисимова никто не мог. И все-таки старая М. Е. Грабарь-Пассек смотрела на него снисходительна "Вы не думайте, я много преподавала на рабфаках, знаю эту породу из низов, они хорошо рвались к науке. Ну а потом, конечно, каждый делал свою жизнь по-своему*.

Самый громкий из рапповцев, Ермилов, демагог всех литературных режимов, тоже кончал век в И МЛ И я его не видел, а только слышал: общеинститутские собрания были многолюдны, не вместившиеся в зал слушали из-за дверей, с широкой балюстрады над мраморной лестницей. У Юрия Олеши в "Трех толстяках* был такой капитан Цереп, от голоса которого возникало ощущение выбитого зуба. Вот такой голос был у Ермилова. О чем он говорил, я не помню.

В этом же зале, в красном и черном, говорились гражданские слова над умершими, и с балюстрады было видно, как по лестнице сплывал в толпе гроб с Анисимовым. Лицо в гробу было похоже на кучу теста.: i

Здесь же выдвигали на большую премию воспоминания генерального секретаря товарища Брежнева: "Малая земля", Возрождение", "Целина*. Д. Д. Благой, ветеран идеологической пушкинистики, - круглая голова в тюбетейке, розовая улыбка и незрячие глаза за очками - с ликующим звоном в голосе восклицал, что это классика исторической прозы, достойная стоять рядом с "Капитанской дочкой* и "Тарасом Бульбой". Зачем он это делал" - спрашивала потом Л. Я. Гинзбург, - член-корреспондентом он уже был, а полным академиком все равно не стал бы. Значит, бескорыстно, по велению души.

(В молодости Благой писал стихи. В журнальную страницу с его стихотворением в рамочке из розочек была завернута греческая грамматика из библиотеки С. И. Соболевского, которую нам пришлось разбирать-, а на обороте начиналась научно-фантастическая повесть: "Ясным весенним утром 1951 г. от Кронштадта отплывал ледокол "Святой Георгий" под командой графа такого-то, направлявшийся исследовать Северный полюс...")

Однажды дирекция захотела от нашего античного сектора какой-то срочной внеочередной работы. Я с наслаждением сказал: "Никак нельзя, не запланировано". Директор - почти просительно: "Ну, на энтузиазме - как Возрождение". - "Возрождение было индивидуалистическое, а у нас труды коллективные". Лица окружающих стали непроницаемыми, а мне объяснили, что речь идет о "Возрождении" товарища Брежнева. "В таком случае прошу считать сказанное игрой слов". Это было уже при директоре Бердниковс - том, который когда-то, в 1949-м, был деканом в Ленинграде и делал там погром космополитов, а помощником его был Ф. Абрамов, позже - уважаемый писатель.

При директорах были заместители, ученые секретари, парторги. Заместителем был В. Р. Щербина ("Леиии и русская литература"). Директора сменялись, а он сидел: бурый, Деревянный, поскрипывающий, с бесцветными глазами, как будто пустивший корни в своем кресле. Почерк у него был похож на неровную кардиограмму. Мы спрашивали институтских машинисток, как они с такого почерка печатают, они сказали: "Наизусть".

(А мне хочется помянуть его добром за то, что я слышал от него запомнившийся рассказ - в застолье, после защиты одного грузинского диссертанта. Ездил он по делам Союза писателей в Тбилиси к их начальнику Григорию Леонидзе. Кончи-ли дела, пошли в ресторан, отдыхают. Подходит официант, говорит: "В соседней комнате пирует бригада рабочих, сдавших постройку, они узнали, что здесь поэт

Леонидзе, и хотели бы его приветствовать". Пошли в соседнюю комнату. И там каждый из этих рабочих поднял тост за поэта Леонидзе, и каждый прочитал на память что-то из его стихов, и ни один не повторился. Но это уже не относится к Институту мировой литературы.)

Когда Щербина кончился, заместителем директоров стал П. Пал невский. На одной конференции а этом же зале он мне сказал; "Я всегда восхищаюсь, как четко вы формулируете все то, что для меня неприемлемо*. Я ответил: "Моя специальность - быть адвокатом дьявола*.

Здесь устраивались историко-литературные юбилеи. Каждый сектор подавал план на будущий год: будут круглые даты со дня рождения и смерти таких-то писателей, Вольтер и Руссо умерли я один год, их чествовали вместе. "Всю жизнь не могли терпеть друг друга, а у нас - рядом!" - сказал Аверинцев.

Ну, у вас античников, как всегда, никаких юбилеев" - устало спросил" составляя план, секретарь западного отдела старый циник Ф. С Наркирьер с отстреленным пальцем. "Есть! - вдруг вспомнил я. - Ровно 1900 лет назад репрессированы Нероном сразу Сенека, Петроний и Лукан". - "Репрессированы" - проницательно посмотрел он. - Знаете, дата какая-то некруглая: давайте подождем еще сто лет".

Юбилейные заседания были очень скучные, явка обязательна. На пушкинском юбилее рядом тосковала Г В. Ермилова - та, у которой в статьях даже Кузмин получался елейным и богоугодным. Когда в третий раз с кафедры процитировали "На свете счастья нет, а есть покой и воля", она вздохнула: "А что же такое счастье, как не покой и воля" Я подумал: "а ведь правда"...

Сучков

Считалось, что лучшим директором Института мировой литературы на нашей памяти был Б. Сучков: умный и не алой. Я тоже так думаю - Но моя приязнь к нему -скорее за одно единственное слово, сказанное с неположенной для директора интонацией.

Он был сытый, важный, "слышный, барственный. Когда-то начинал делать большую карьеру при ЦК, вызвал зависть, попал на каторгу, после возвращения был в редколлегии "Знамени", а потом стал директором НМЛ И Говорил по-немецки, а это в Институте мировой литературы умел не каждый. Переводил на официальный язык Фейхтвангера, Манна и Кафку, и оказывалось; да, в их мыслях ничего опасного нет, их можно спокойно печатать по-русски. А роман Достоевского "Бесы" нужно не замалчивать, а изучать, потому что это - предупреждение о китайской культурной революции. Тогда, в 1971-м, только такая логика и допускались,

К институтским ученым он относился с откровенным презрением. На расширенном заседании дирекции говорил: "Ну вот, пишете вы о революционных демократах, а кто из вас читал Бокля" поднимите руки!", Ни один маститый не под-нал. Мне стадо так стыдно, что я поднял руку, - хоть и не имел на это правд: я читал не Бокля, а Дрэпера.

Наш античный сектор готовил сборники "Памятники средневековой латинской литературы". До этого о такой поповской литературе вообще не полагалось говорить В 1970-м вышел первый том, в 1972-м второй. Мы, конечно, отбирали

тексты самые светские и просветительские, но все равно в них на каждой странице были и Бог Отец, и Сын, \Дух Святой, все с большой буквы. Кто-то заметил; и обратил на это внимание высокого начальства. Высоким начальством был вице-президент Академии Федосеев, имя его было нарицательным еще со сталинских времен.

Мне позвонили из института: в 10 часов явиться к директору. Я пришел, его еще нет, жду у него в кабинете. Размашисто входит Сучков; снимая пальто, вполоборота говорит. "Ну что, неприятности из-за пас"!" Я не успел поставить голос и спросил по-обыкновенному просто; Ют кого"*. И он, шагая от дверей к столу, так же, по-разговорному просто ответил: "От Федосеева". А потом сел за дирекгорск" 1-й стол и начал говорить по-положенному - официально и маетна Вот эту человеческую интонацию одного только слова я и запомнил, потому что больше ни при каких обстоятельствах, никогда и ни от кого из начальства я таких не слышал.

Официальных разговоров было еще много Весь сектор вызывали к директору, и он объяснял нам, какая была мракобесная средневековая культура. Мы говорили понимаем", но, видимо, недостаточно убежденна и Сучков усиливал гиперболы. Когда он сказал, что в европейских монастырях процветало людоедства а заволновался и раскрыл рот. Аверинцев, сидевший рядом, меня удержал. Потом он сказал мне: "Вы хотели выйти из роли".

Венцом события должно было быть осуждение работы на заседании Отделения литературы и языка под председательством командующего филологией, академика М. Б. Храпченка Я написал признание ошибок по всем требованиям этого жанра и прочитал его по бумажке. Бумажка у меня сохранилась.

Сосредоточившись на ш" к у vm < >-, пите/ итрных >i[h hyhxшх... мы упустили из виду ближние цели нашей науки в условиях современной идеологической борьбы вообще и антирелигиозной пропаганды в нафтЬЬпц. Показ и разбор памятников отодвинул на задний план их прямую оценку с точки зрения сегодняшнего дня За выявлением гуманистических тенденций в культуре средневековья утратилась критическая характеристика средневекового религиозного обскурантизма в молам, крайне актуальная в современной идеологической обстановке. Ошибки такого рода привели к обьвюпивизму, к потере идейно-политического прицела, к идеологической близорукости в работе. Предложенный в книге подбор текстов {Одну пятую часть которого составляют тексты с религиозной тематикой) может быть ложно понят массовый читателем. Руководящие высказывания Маркса и Энгельса о средневековье и средневековой культуре не использованы в должной мере. Коллектив античного сектора признает указанные критикой ошибки Памятников средневековой латинской литературы и причет меры к тому, чтобы полностью изжить их в дальнейшей работе".

После такого отчета обсуждение на отделении стало вялым. Взбодрить его попробовал Р. А. Будагов, академик по романской филологии (когда-то элегантно читавший нам, первокурсникам, введение в языкознание по товарищу Сталину), Какой у него был интерес, я не знаю. Вот тут Сучков взметнулся воздыхающим голосом; "Мы признаем свои ошибки, но мы не допустим, чтобы ошибки идеологические выдавались за политические. Книга прошла советскую цензуру и была признана пригодной для издания; те, кто в этом сомневаются, слишком много на себя берут..." и т. д. Конечно, он защищал собственную репутацию, но делал это не за наш счет - и на том ему спасибо

Третий том Памятников средневековой латинской литературы* был уже готов к печати; его вернули на доработку под надежным надзором Самарина. Дорабатывали его трижды, всякий раз применительно к новым идеологическим веяниям. Один раз он даже попал в издательство, два месяца редактировался до идеального состояния и все-таки был возвращен - на всякий случая. Такой и не вышел за 30 лет.

Через год после того заседания Аверинцев летел на конференцию в Венгрию дальше тогда не пускали. В самолете ему случилось-Сидеть рядом с Храпченко. Храпченко посмотрел на него проницательно и сказал: "А ведь неискренно покаялся тогда Гасла ров! неискренно!*.

Я почти уверен: причиной всему было то, что в "Памятниках латинской литературы* слово "Бог* было напечатано с большой буквы. Это раздражало глаз Федосеева и других Но теперь, кажется, наоборот, слово "Бог* полагается писать с большой буквы даже у Маяковского.

Самарин

Так наказывают власти Неумеренные страсти

П. Потемкин

В институте умер очередной директор, наступило междуцарствие. Все имена

возможных кандидатов были какие-то слишком бледные. "А почему не Самарин" -спросил меня знакомый историк. "Он не член партии*. - "Странно, - задумчиво сказал мой собеседник, - его нужно бы принять в партию hnris causa*. Позже я узнал, что Самарин все-таки был членом партии, но, кажется вскоре после войны, его исключили (не по политическим, а по морально-бытовым мотивам), чем, видимо, и объяснялась его сверхосторожность во всем - избегал любого риска.

Роман Михайлович Самарин заведовал в университете романо-германской кафедрой, а в институте мировой литературы зарубежным отделом Круглый живот, круглая голова, круглые очки, гладкие волосы. Круглые движения и круглые слова. Западную литературу нам, античникам, изучать было необязательно, но на Самарина мм ходили! читал он красиво. "И вот Боэций с друзьями, сидя в саду, обсуждал диалоги Платона, а из-за ограды виллы слышались песни проходивших солдат на непонятном готском языке. Последний римлянин старался их не замечать; но за ними было будущее*. О Боэции в это время мало кто знал даже понаслышке Но писал Самарин очень мало и очень блекло. Он был карьерист, но осторожнее мнопа помнил, что слова - серебро, а молчание - золото. Он много знал не только о Боэции В наш античный сектор хотел поступить Г. С Кнабе - античник, он служил на кафедре немецкого языка во ВГИКе. Самарин возражал. Мы думали, что по антисемитизму (Кнабе евреем не был, но это неважно). Оказалось, нет. М. Е. Грабарь-Пассек пришла вместе с Кнабе к Самарину, я был при них, как секретарь сектора Сели за тесный стол, и Самарин спросил: "Ну-с, так что с вами было такого-то июня 1944 года"*. Выяснилось, что в этот день Кнабе поссорился с воксовским начальством и взял назад уже поданное заявление в партию. Дальнейший разговор стал уже ненужным В самаринском отделе работал тогда еще молодой Г. Гачев; его отец только что был посмертно реабилитирован. Гачев писал о различном образе космоса в различных национальных сознаниях "Как будто взбесившаяся газета заговорила языком Андрея Белого!* - тоскливо заметил С Аверинцев Но Самарин не любил Гачена за что-то другое. Обсуждалась его работа "Индийский космос глазами древних греков": если ее не утвердят, то его уволят. Позвали меня как античника, спросили первым. Я сказал: по-видимому, хорошо и утверждения заслуживает, но, конечно, я не специалист и т. д. Самарин стал направлять дальнейшие прения: "Видите, так

как античник не считает себя специалистом, то будем осторожны...,*. Когда он повторил это в третий раз, я сказал: Еще раз: считаю, что заслуживает утверждения". Работу утвердили, во Гачева все равно уволили. В нашем античном секторе не было тогда заведующего, я больше года числился исполняющим обязанности. Мне сказали: "Директор давно хочет сделать вас заведующим, но Самарин против: он не прощает вам того гачевского заседания", Я не поверил. Но, видимо, это было так когда меня наконец объявили заведующим, Самарин вызвал меня, встал из-за стола и зычно спросил: "Ну как, будем дисциплинированными" Я сделал соответственное лицо и ответил: "Так точно!".

Он был родом из Харькова. В начале 1920-х годов там был хороший культурный центр, оттуда вышел Л И. Белецкий, друг моего шефа Ф. л Петровского; украинский академик, мемориальный бюст у подъезда. Лет через десять после самаринской смерти я познакомился в писательском Доме отдыха со старой, доброй и умной переводчицей А. Андрее (письма Флобера и пр.). Она тоже была из Харькова, хорошо знала отца Самарина - гимназический, а потом школьный учитель, это он сделал людьми всех, кто вышел из Харькова. О сыне она говорить избегала. Однажды она упомянул." Белецкого. Я ничего не сказал, но она перебила себя: "Вы, верно, слышали, будто Роман Михайлович - незаконный сын Белецкого" Нет, Этот слух пустил сам Роман Михайлович уже после войны - потому что старый Самарин в 1942-м не успел эвакуироваться, оставался в Харькове при немцах и Роман Михайлович боялся, что ему, сыну, это испортит карьеру, и Белецкий появился в самаринском доме, когда Роману было уже лет четырнадцать". После этого я стараюсь о Самарине не вспоминать.

Соболевский

Античным сектором в институте заведовал Сергей Иванович Соболевский. Когда я поступил под его начальство, ему шел девяносто второй год. Когда он умер, ему шел девяносто девятый. Было два самых старых античника: историк Виппер и филолог Соболевский. Молодые с непристойным интересом спорили, который из них доживет до ста лет. Виппер умер раньше, не дожни до девяноста восьми. Он был хороший ученый, я люблю его старый курс греческой истории. Зато Соболевский знал греческий язык лучше всех в России, а может быть, и не только в России.

Он уже не выходил из дому, сектор собирался у него н квартире. Стол был черный, вроде кухонного, и покрыт газетами < ним комнаты - как будто закопченные: ремонта здесь не было с Дореволюционных времен У Соболевского было разрешение от Моссовета не делать ремонта, потому что от перекладки книг с его полок может потерять равновесие и разрушиться весь четырехэтажный дом в Кисловском переулке.

Над столом с высочайшего Потолка на проводе свисала лампочка в казенном жестяном раструбе. Соболевский говорил] "А я помню, как появились первые керосиновые лампы. Тогда еще на небе была большая комета, и все говорили, что это к войне И правда, началась франко-прусская война".4

Чехов для него был писатель непонятный. "Почему у него архиерей умирает, не дожив до Пасхи" жалко ведь!". "Анна Каренина* была чем-то вроде текущей литературы, о которой еще рано судить. Вот Сергей Тимофеевич Аксаков - это классик -

Он был медленный, мягкий, как мешок, с близорукими светлыми глазками; рука при пожатии - как ватная. Почерк тоже медленный, мелкий и правильный, как в прописях Подпись - с двумя инициалами и до последней буквы с точкой на конце С И. Соболевский. Иначе - невежлива Семидесятилетний Ф. А Петровский расписывался быстрым иероглифом, похожим на бантик с фитой в середине, но что с него взять" - молодой

Никогда не начинайте писем "уважаемый такой-то", только "многоуважаемый" Это дворнику я могу сказать: Уважаемый"".

Античных авторов он читал, чтобы знать древние языки. Когда нужен был комментарий о чем-то кроме языка, он писал в примечании к Аристофану: "Удод -такая птица". О переходе Александра Македонского через снежные горы: "Нам это странно, потому что мы привыкли представлять себе Индию жаркой страной, нов горах, наверное, и в Индии бывает снег". О "Германии" Тацита: "Одни ученые считают, что Тацит написал "Германию", чтобы предупредить римлян, какие опасные враги есть на севере, другие - что он хотел показать им образец нравственной жизни; но, скорее всего, он написал ее просто потому, что ему захотелось". Две последние фразы - из "Истории римской литературы", которую мне дали редактировать, когда я поступил в античный сектор; я указал на них Ф. А. Петровском), он позволил их вычеркнуть.

Вот Соломон Яковлевич Лурье пишет, что Евангелие похоже на речь Гая Гракха: "У птиц - гнезды, у зверей - норы, а человеку нет приюта". Ну и что" Случайное совпадение. Вели Евангелие на что и похоже, то на Мсморабилии Ксснскронта", - говорил он. И правда.

Из античных авторов он выписывал фразы на грамматические правила, из фраз составлял свои учебники греческого и латинского языка - один многотомный, два однотомных Фразы выписывались безукоризненным почерком на клочках: на оборотах рукописей, изнанках конвертов, аптечных рецептах, конфетных обертках Клочки хранились в коробках из-под печенья, из-под ботинок, из-под утюга -умятые, как стружки. Он был скуп.

Какая сложная вещь язык, какие тонкие правила, а кто выдумал" Мужики греческие и латинские!*

Библиотеку свою, от которой мог разрушиться дом, он завещал Академии наук. У Академии она заняла три сырых подвала с тесными полками. Составлять се каталог вчетвером, по два дня в неделю, пришлось два года. Среди полных собраний Платона ютились пачки опереточных либретто 1900 г. - оказывается, был любителем. В книгах попадались листки с русскими фразами для латинского перевода Некоторые я запомнил: Недавно в нашем городе была революция Люди на улицах убивали друг друга оружием Мы сидели по домам и боялись выходить, чтобы нас не убили.

Преподавательское дело очень нелегкое, - говорил он. - Какая у тебя ни беда, а ты изволь быть спокойным и умным".

Была там и мелко исписанная тетрадка, начинавшаяся: *Аа - река в Лиерляндик. Абак. Аббат..." Нам рассказывали: когда-то к нему пришел неизвестный человек и сказал: я хочу издать энциклопедию, напишите мне статьи по древности, я заплачу, - "А кто будет писать другие разделы"* - "Я еще не нашел авторов". - "Давайте я напишу вам все разделы, а вы платите". Так и договорились: Соболевский писал, пока заказчик платил, - кажется, до слова "азалия".

Когда ему исполнилось девяносто пять, университет подарил ему огромную голову Зевса Отрнколийского. "И зачем" Лучше бы уж Сократа". За здоровье его чокались виноградным соком. От Академии пришел с поздравлением сам Виноградов, он жил в соседнем доме. Оказалось, кроме славянской филологии в духов* ной академии Виноградов слушал и античность у старого Зелинского на ссмина-pax-privatisslrna и помнил, как Зелинский брызгал слезами оттого, что не мог найти слов объяснить, почему так прекрасна строка Горация. С Соболевским они горел и о том, что фамилию Суворов, вероятно, нужно произносить Суворов, Suvorroff: "сувор" - мелкий вор, как "сукровица* - жидкая кровь. "А Сергей Михайлович Соловьев мне так и не смог сдать экзамен по греческому языку". Это тот Соловьев, поэт, который дружил с Белым, писал образцово-античные стихотворения и умирал в мании преследования: врач говорил: "Посмотрите мне в глаза. Разве мы хотим вам дурного"", а он отвечал: "Мне больно смотреть людям в глаза".

Работал Соболевский по ночам под той самой лампой с жестяным абажуром. В предисловии к переводу Эпикура он писал: "К сожалению, я не мог воспользоваться комментированным изданием Гассенди 1649 г..... В Москве он есть только в Ленинской библиотеке, для занятия дома оттуда книг не выдают, а заниматься переводом мне приходилось главным образом в вечерние и ночные часы, имея под рукой все мои книги... Впрочем, я утешаю себя той мыслью, что Гассенди был плохой эллинист..." и т. д.

В институте полагалось каждому составлять планы работы на пятилетку вперед. Соболевский говорил: "А я, вероятно, помру". Когда он слег и не мог больше работать, то хотел подать в отставку, чтобы не получать незаслуженную зарплату. Петровский успокаивал его: "У вас, Сергей Иванович, наработано на несколько пятилеток вперед".

Он жил неженатым. Уверяли, будто он собирался жениться, но невеста перед свадьбой сказала: "Надели бы вы, Сергей Иванович, чистую рубашку", - а он ответил: "Я, Машенька, меняю рубашки не по вторникам, а по четвергам", и свадьба разладилась. Ухаживала за ним экономка, старенькая и чистенькая. Мы ее почти не видели. Лет за десять до смерти он на ней женился, чтобы она за свои заботы получила наследство. Когда он умер, она попросила сотрудников сектора взять на память по ручке с пером из его запасов: он любил писчие принадлежности. Мне досталась стеклянная, витая жгутом, с узким перышком. Я ее потерял. Правда потом, после публикации этих воспоминаний, мне специально привезли такую же из Венеции.

Сталинская премия

Есть такая награда - Государственная премия Российской Федерации: отдельно за литературу и искусство и отдельно, кажется, за науку и технику. При Сталине она называлась Сталинской премией (и выплачивалась не из бюджета, а из гонораров за переиздания его трудов), после Сталина - Государственной премией СССР, а после СССР все запутались и уже не помнили, откуда она взялась и что значит. Получали се идейно выдержанные писатели и артисты, иногда хорошие, иногда плохие.

Было общество независимой интеллигенции" под названием "Мир культуры" В нем числились писатели Фазиль Искандер, Андрей Битов, композитор Шнитке, режиссер Любимов, Аверинцев, академик Лихачев, митрополит Питирим, а дела делали люди менее знаменитые и мало мне знакомые Я думал, что оно давно развалилось, а оказалось, оно еще существовало. Когда я был в американской командировке, мне позвонила жена и сказала, что "Мир культуры" выдвинул меня на Государственную премию Я сказал: "С ума они сошли*. Выдвигать можно было работы последних лег, а у меня таких работ было всего лишь научно-популярная книжка по занимательному стихосложению и перевод с латинского стихов Авсония со статьей и комментарием; Кто такой Авсоний. об этом даже среди филологов знал не всякий.

Кто присуждал премии, я не знаю. Список награжденных оказался пестрым. Там были эстрадная звезда Алла Пугачева, руководитель иконописной школы архимандрит Зинон, старый фронтовой поэт Юрий Левитанский, православный композитор Свиридов и Лидия Чуковская (за "Записки об Ахматовой" - бывшая Сталинская премия!); там же оказался и я. Позвонили по телефону, сказали жене 7 мая будут торжественно вручать аттестаты. "Где" - "В Георгиевском зале*. - "Где это" С презрением в голосе объяснили: в Кремле. "У вас, конечно, есть машина" - "Нет*. -Тогда за вами заедут".

Приехала широкая рассидистая машина, в ней сопровождающая дама При въезде в Кремль - вдали видны огромные буквы "Россия": это на гостинице в Зарядье При входе в зал - картина во всю стену, вроде очень пестрой гигантомахии: кони, кольчуги и луки, видимо Ледовое побоище или Куликовская битва. В зале скамьи обтянуты георгиевскими цветами, рыжим и черным, чтобы сидеть на них задом. Вон - три микрофона, средний с орлом - президентский, когда вызовут - подойдите туда, а для ответного слова - к правому*. От мысли об ответном слове ("две-три фразы!") мне стало нехорошо. Постепенно набирался народ мешковатый седой Левитанский; режиссер Покровский с носом, как хобот, "вон в первом ряду -кудрявые затылки: рыжий - это Пугачева, а черный - Киркоров*.

Полный свет, музыка-туш, входит Ельцин с калашной улыбкой, все встают, как перед учителем. Перед орлиным микрофоном он читает одобрительные слова сперва обо всех ("почтить высший смысл жизни и ее предназначение".*), потом о каждом. Поэт Владимир Соколов - съеженный, с палочкой и бабочкой - получает Пушкинскую премию и говорит ответные слова: "Пушкин с нами всегда" За Чуковскую получает премию се дочь и говорит за нее речь: "В своих записках я старалась создать образ Ахматовой* Каждому - красный диплом, коробка с орлом, рукопожатие сверху вниз, цветы, поворот в фас, вспышка фото, музыка-туш. аплодисменты. Ельцин - крупный и тяжелый, лауреаты рядом кажутся маленькими (у Гоголя о Собакевиче сказана "похож на средней величины медведя*). Запнулся на ударении: "иконопись" иконопись" - из публики подсказывают, но неправильна К дамам наклоняется и целует в щечку. Кругленькая архитекторша, возвращаясь на свое место, удовлетворенно говорит. "Теперь неделю не буду умываться". Маленькая высохшая Юлия Борисова, которая играла Клеопатру, роняет медаль и падает, путаясь в длинном платье она больна, ее недавно избили хулиганы на улице Толстая Пугачева, лицо - как розовая маска, мини-юбка и легионерские ремни по голеням, говорит "Эта премия - олицетворение народной любви..." - и жертвует ее пострадавшим от сахалинского землетрясения. Только Левитанский сказал неположенное "Я был на двух войнах, и мне горько, что эту премию мне дают, когда идет третья..." Третья - это чеченская.

Заключительное слово Ельцина: "Вы должны возрождать великую духовность России...* Я записал.

Когда меня поставили к микрофону, я сказал: "Когда я начинал, моя отрасль филологии была несуществующей - идейно подозрительной. Теперь, как я понял, стиховедение получило государственное признание: я благодарен от лица всех ученых, которые им занимаются. Премию получила книга переводов из латинской поэзии. Пушкин сказал: переводчики - почтовые лошади просвещения; я чувствую себя вот такой лошадью, которой после очень большого перегона засыпали овса*. Кроме пушкинского, у меня на уме был другой подтекст, из Гумилева: "Мой биограф будет очень счастлив, будет улыбаться два часа, как осел, перед которым в ясли свежего насыпали овса..." - ноя его не подчеркивал. Так как это была единственная шутка за всю церемонию, то ее показали в "последних известиях" по телевизору, потом меня поздравляли с фразой про овес А когда говорили "поздравляем с премией!", я отвечал: "со Сталинской!", и поздравлявшие смущались.

Премии я был рад по двум причинам: во-первых, деньги всегда нужны, а во-вторых, вторым кандидатом на премию по литературоведению был Никита Струве с книгами Мандельштам" и Литература и православие"; если премирующие предпочли не его - значит, критерий "православие - самодержавие - народность* еще не стал определяющим для нашего начальства. Не знаю, надолго ли.

Воспоминания о Сергее Боброве

Когда мне было двенадцать лет, я гостил летом в писательском Переделкине у моего школьного товарища. Он был сыном критика Веры Смирновой, это о нем упоминал Борис Пастернак в записях Л. Чуковской: "Это человеческий детеныш среди бегемотов". Он утонул, когда нам было по двадцать лет. Тогда, в детское лето, у Веры Васильевны была рукопись, которая называлась "Мальчик". Автором рукописи был седой человек, большой, крепкий, громкий, с палкой в размашистых руках. Он бранился на неизвестных мне людей, бросался шишками, собаку Шарика звал Трехосным Эллипсоидом, играл в шахматы, не глядя на доску, читал Тютчева так, что я до сих пор слышу "Итальянскую виллу* его голосом, и уничтожал меня за недостаточный интерес к математическим наукам. Его звали Сергей Павлович Бобров; имя это ничего нам не говорила

Через два года вышла его книга "Волшебный двурог" - вроде "Алисы в стране математических чудес", где главы назывались схолиями, отступления были интереснее сюжета, шутки - лихие, картинки - Конашевичевы, а заглавная геометрическая фигура с полумесяцем не имела никакого отношения к действию. За непедагогическую яркость книгу тотчас разгромила твердая газета "Культура и жизнь*. Следующая "занимательная математика" Боброва появилась через несколько лет и была надсадно-бледная. Но мы уже знали, что Бобров был поэтом, и читали в старых альманахах "Центрифуги" ("такой-то турбогод") его малопонятные стихи и хлесткие рецензии: "Ну что же, дорогой читатель, наденем калоши и двинемся вглубь по канализационным тропам "Первого журнала русских футуристов"*

* Все цитаты - по памяти, кроме немногих обозначенных Прошу прощения у филологов.

Видели давний силуэт работы Крутиковой - усы торчат, губы надуты, над грудой бумаг размахивается рука с папиросой, сходство - как будто тридцати лет и не бывала Это была невозвратная история. Когда потом в оттепельной "Литературной Москве" вдруг появились два стихотворения Боброва, филологи с изумлением говорили друг другу "А Бобров-то! - "

Когда мне было двадцать пять лет, в Институте мировой литературы начала собираться стиховедческая группа. Ее можно было назвать клубом неудачников. Все старшие участники помнили, как наука стиховедения была отменена почти на тридцать лет, а их собственные работы в лучшем случае устаревали на корню. Председательствовал Л. И. Тимофеев, приходили Бонди, Квятковский, Никонов, Стел-лецкий, один раз появился Голенищев-Кутузов. У Бонди была книга о стихе, зарезанная в корректуре. Штокмар в депрессии сжег полную картотеку рифм Маяковского. Нищий Квятковский был принят в Союз писателей за считанные годы до смерти и представляемые в комиссию несколько экземпляров своего "Поэтического словаря" 1940 году собирал по одному у знакомых. Квятковский отбыл свой срок в 1930-х на Онеге, Никонов в 1940-х - в Сибири, Голенищев в 1950-х - в Югославии: там, в тюрьме у Тито, он сочинял свою роспись словоразделов в русском стихе (все примеры - по памяти), вряд ли подумав, что это давно уже сделал Шенгели

Бобров появился на первом же заседании. Он был похож на большую шину, из которой наполовину вышел воздух- такой же зычный, но уже замедленный. После заседания я одолел робость и подошел к нему "Вы меня не помните, а я вас помню я тот, который с Володей Смирновым..." - "А-а, да, конечно, Володя Смирнов, бедный мальчик...* - и он позвал прийти к нему домой. Дал для испытания два своих нспечатавшихся этюда, "Ритмолог" и "Ритор в тюльпане", и один рассказ. В рассказе при каждой главе был эпиграф из Пушкина (А П.), всякий раз прекрасный и забытый до неузнаваемости ("Летит испуганная птица, услыша близкий шум весла", - откуда это"). В "Риторе" мимоходом было сказано: "Говорят, Достоевский предсказал большевиков, - помилуйте, да был ли такой илот, который не предсказал бы большевиков"*. "Илот" мне понравился.

Я стал бывать у него почти каждую неделю. Это продолжалось десять лет. Когда я потом говорил о таком сроке людям, знавшим Боброва, они посматривали на меня Снизу вверх* Бобров славился скверным характером. Но ему хотелось иметь собеседника для стиховедческих разговоров, и я оказался подходящим.

Как всякий писатель, а особенно вытесненный из литературы, он нуждался в самоутверждении. Первым русским поэтом нашего века был, конечно, он сам, а вторым - Пастернак Особенно Пастернак тех времен, когда он, Бобров, издавал его в "Центрифуге". "Как он потом испортил "Марбург!" Только одну строфу не тронул, да и то потому, что ее процитировал Маяковский и сказал: "гениальная"". Уверял, что в молодости Пастернак был нетверд в русском языке: "Бобров, почему вы меня не поправили} "Падет, главою очертя", "а вправь пойдет Евфрат" - я теперь критики говорят: неправильно". - "А я думал, вы нарочно*. С очень большим уважением говорил об отце Пастернака: "Художники знают цену работе, крепкий был человек, Борису по струнке приходилось ходить. Однажды спросил меня: у Бориса настоящие стихи или так" Я ответил*. Ответил - было, конечно; главное. Посмертно опубликованную автобиографию Пастернака "Люди и положения", где о Боброве было упомянуто мимоходом и неласково, он очень не любил и называл не иначе как "апокриф". К роману "Доктор Живаго" был равнодушен, считал его славу раздутой. Но выделял какие-то подробности предреволюционного быта, особенно душевного быта: "очень точно*. Доброй памяти об этом времени у него не была "На нас подействовал не столько 1905 год. сколько потом реакция - когда каждый день раскрываешь газету и читаешь: повешено столько-то, повешено столько-то*.

Об Асееве говорилось: "Какой талант! И какой был легкомысленный; ничего ведь не осталось. Впрочем, вот теперь премию получил, кто его знает" Однажды мы от него уходили в недоумении, а Оксана выходит за нами в переднюю и тихо говорит, вы не думайте, ему теперь нельзя иначе, он ведь лауреат*. Пастернак умирал гонимым, Асеев признанным, это уязвляло Боброва. Однажды, когда он очень долго жаловался на свою судьбу со словами "А вот Асеев...", я спросил: "А вы захотели бы поменяться жизнью с Асеевым"*. Он посмотрел так, как будто никогда об этом не задумывался, и сказал: "А ведь нет*.

Какой был слух у Асеева! Он был игрок, а у игроков свои суеверия: когда идешь играть, нельзя думать ни о чем божественном, иначе - проигрыш. Приходит проигравшийся Асеев, сердитый, говорит. "Шел - все церкви за версту обходил, а на Смоленской площади вдруг - извозчичья биржа и огромная вывеска "Продажа овса и сена", не прочесть нельзя, а это ведь все равно, что "Отца и Сына!" А работать не любил, разбрасывался. Всю "Оксану" я за него составил. У него была - для заработка - древнерусская повесть для детей в "Проталинке", я повынимал оттуда вставные стихи, и кто теперь помнит, откуда они" "Под копыта казака - грянь! брань! гинь! врав!"".

Читал стихи Бобров хорошо, громко подчеркивая не мелодию, а ритм, - стиховедческое чтение Я просил его показать, как "пел* Северянин, - он отказался. А как вбивал в слушателей свои стихи Брюсов - показал: "Демон самоубийства", то чтение, о котором говорится в автобиографическом "Мальчике": "Своей - улыбкой, - странно - длительной, - глубокой - тенью - черных - глаз - он часто, -юноша - пленительный, - обворожает - скорбных - нас...* ("А интонация Белого записана: Метнер написал один романс на его стихи, где нарочно воспроизвел все движения его голоса, какой, не помню". Я стал расспрашивать о Белом - он дал мне главу из "Мальчика" с ночным разговором, очень хорошую, но ничего не добавил.)

Брюсов не только сам все знал напоказ, но и домашних держал так же. Мы сидим у него, говорим о стихах, я он. - "Жанночка, принеси нам тот том Вердена, где аллитерация нал!" - и Жанна Матвеевна приносит том, раскрытый на нужной странице". Кажется, об этом вспоминали и другие видимо, у Брюсова это был дежурный прием. "Мы его спрашивали: Валерий Яковлевич, как же это вы не отстояли "Петербург" Белого для "Русской мысли" Он разводит руками: "Прихожу я спорить к Струве, он выносит рукопись; "А вы видели, что тут целая страница - о том, как блестит паркетина в полу" По-вашему, можно это печатать" Смотрю: и верно, целая страница. Как тут поспоришь" "Умирал - затравленный. Эпиграмму Бори Лапина знаете "И вот уж воет лира над тростью этих лет" Тогда всем так казалось. Когда он умер, Жанна Матвеевна бросилась к профессору Кончаловскому (брат художника, врач): "Доктор, ну как же это" А он буркнул: "Не хотел бы - не помер бы"*.

А Северянина мы всерьез не принимали. Его сделал Федор Сологуб. Есть ведь такое эстетство - наслаждаться плохими стихами. Сологуб взял все эти его брошюрки, их было под тридцать, и прочитал от первой до последней. Отобрал из них что получше, добавил последние его стихи - и получился "Громокипящий кубок". А в следующие свои сборники Северянин стал брать все, что Сологуб забраковал записи и выписывал. и понятно, что они получались один другого хуже. Однажды Он вернулся из Ялты протратившись в пух и прах Там жил царь, - так вот, когда Северянин ездил в такси, ему устраивали овации громче, чем царю. Понятно, что Северянин только и делая, что ездил в такси. А народ тоже понимал что к чему; к царю относились - известно как, вот и усердствовали для Северянина*.

Одно неизданное асеевское стихотворение я запомнил в бобровеком чтении с первого раза. "Сидел Асеев у меня вечером, чай пили, о стихах разговаривали. Ушел - забыл у меня пальто. Наутро пришел, нянька ему открыла, он берет пальто и видит, что на окне стоит непонятая бутылка водки. Он ужасно обижен/что вчера эта бутылка не была употреблена по назначению, и пишет мне записку. Прихожу -читаю (двенадцать строчек - одна фраза): "У его могущества, / кавалера Этны, / мнил поять имущество, / ожидая тщетно, - / но, как на покойника, / с горнего удела / (сиречь, с подоконника) / на меня глядела - / та, завидев коюю / (о, друзья, спасайтесь!), / ввергнут в меланхолию / Юргис Балтрушайтис"*. Следовало пояснение об уединенных запоях Балтрушайтиса. "Почему "кавалера Этны"* - "Это наши тогдашние игры в Гофмана*. - "И "Песенка таракана Пимрома" - тоже" -Тоже*. Но точнее ничего не сказал.

Бобров несколько раз начинал писать воспоминания или надиктовывать их на магнитофон; отрывки сохранились в архиве Я прошу прощения, если что-то из этого уже известно. "НО, - говорил Бобров, - помните, пожалуйста, что Аристотель сказал.* "известное известно немногим". - "Где" - "Сказал - и все тут". Я остался в убеждении, что эту сентенцию Бобров приписал Аристотелю от себя, - за ним такое водилось. Но много лет спустя, переводя Поэтику" Аристотеля (которую я читал по-русски не раз и не пять), я вдруг на самом видном месте наткнулся, словно впервые, на слышанные от Боброва слова: "Известное известно немногим". Аристотель и Бобров оказались правы

О Маяковском он упоминал редко, но с тяжелым уважением, называл его "Маяк* Рассказывал, как однажды сидели в СОПО (Союзе поэтов), пора вставать из-за столиков, Маяковский говорит: "Что ж, скажем словами Надсона: "Пожелаем тому доброй ночи, кто все терпит во имя Христа" и т. д". Бобров поправил: "Пожелаем, только это не Надсон, а Некрасов". Маяковский помрачнел: "Аксенов, он правду говорит" - Правду". - "Вот сволочи, я по десяти городам кончал этим свои выступления - и хоть бы одна душа заметила*.

Хлебников пришел к Боброву, не зная адреса. Бобров вернулся домой, нянька ему говорит: "Вас ждет какой-то странный*. "Как вы меня нашли" Хлебников поглядел, не понимая, сказал: "Я - шел - к Боброву". Входила в моду эйнштейновская теория относительности, Хлебников попросил Боброва ему ее объяснить. Бобров с энтузиазмом начал и вдруг заметил, что Хлебников смотрит беспросветно-скучно. "В чем дело"* - "Бобров, ну что за пустяки вы мне рассказываете: скорость света, скорость света. Значит, это относится только к таким мирам, где есть свет, а как же там, где света нет" Я спросил Боброва, а каковы хлебниковские математические работы. Он сказал, что их носили к такому-то большому математику (я забыл к какому), он читал их неделю и вернул со словами: "Лучше никому не показывайте". Кажется, их потом показывали и другим большим математикам, и те отзывались с восторгом, но как-то уклонялись от ответственности за этот восторг.

Хлебников терпеть не мог умываться: просто не понимал, зачем это нужно. Поэтому всегда был невероятно грязен. Оттого у него и с женщинами не было никаких романов".

По складу своего характера Бобров обо всех говорил что-нибудь неприятное.

И Аксенова женщины не любили. Он был тяжелый человек, замкнутый, его в румынском плену на дыбе пытали, как при царе Алексее Михайловиче, Книгу его "Неуважительные основания" видели" Огромная, роскошная; он принес рукопись в "Центрифугу", сказал: "издайте за мой счет и поставьте вашу марку, мне ваши издания нравятся; я написал книгу стихов "Кенотаф", а потом увидел, что у вас стихи интереснее, и сжег ее". [Не ошибка ли это" Судя по письмам Аксенова, они в это время были знакомы лишь заочно.] Так вот, "Основания" он написал для Александры Экстер, художницы, а она его так и не полюбила. А потом для Любови Поповой, художницы, он устроил у Мейерхольда постановку "Великодушного рогоносца", ее конструкции к "Рогоносцу" теперь во всех мировых книгах по театру, а она его тоже так и не полюбила". Мария Павловна, жена Боброва, переводчица (ее прозвище было Белка, Лапин ей когда-то посвятил стихи с геральдикой: "Луну грызет противобелка с герба неложной красоты; но ты фарфор, луны тарелка, хоть и орех для белки ты..."), попробовала вступиться за Аксенова; Бобров набросился на нее: А ты могла бы" - "Нет, не могла бы".

Поэт Иван Рукавишников, Дон-Кихот русского триолета, "был алкоголик последней степени: с одной рюмки пьян вдребезги, а через полчаса чист, как стеклышко".

Наталья Бенар (та, которая, когда умер Блок и все поэтессы писали грустные стихи, как у них был роман с Блоком, одна писала грустные стихи, как у нее не было романа с Блоком) "носила огромные шестиугольные очки - чтобы скрыть шрамы: какой-то любовник разбил об нее бутылку". ("Опилась из застенчивости", - прочитал я потом о ней у О. Мочаловой).

Борис Лапин ("Какой талантливый молодой человек!"), кажется, был вначале кокаинистом".

Вадим Шершеневич обращался с молоденькой женой как мерзавец, а стоило ей сказать полслова поперек, он устраивал такие сцены, что она начинала просить прощения. Тогда он говорил: "Проси прощения не у меня, а у этой электрической лампочки!" - и она должна была поворачиваться к лампочке и говорить: "Лампочка, прости меня, я больше не буду", и горе ей, если это получалось недостаточно истово, - тогда все начиналось сначала".

Борис Садовской, чтобы подразнить Эллиса, в номерах "Дон" натянул на бюст чтимого Данте презерватив. Эллис, чтобы подразнить Садовского - лютого антисемита, который больше всего на свете благоговел перед Фетом и Николаем I, - показывал ему фотографию Фета и говорил: "Боря, твой Фет ведь и вправду еврей, посмотри, какие у него губы!" Садовской сатанел, бил кулаком по столу и кричал: "Врешь, он - поэт!"".

Сергей Павлович, - спросил я, - а это Садовского вы анонсировали в "Центрифуге:...сотрудничество кусательнейшего Птикса: берегитесь, меднолобцы"" - "Садовского". - "Как же он к вам пошел, он же ненавидел футуризм"*. - "А вот так".

Левкий Жевержеев, который давал деньги футуристам на "Союз молодежи", был библиофил. Это особенная порода, вы ее не знаете. Был я у него, кончился деловой разговор, встали: "Сейчас я покажу вам мои книги". Отдергивает занавеску, там полки до потолка, книги - такие, что глаза разбегаются, и все в изумительных переплетах. Я, чтобы не ударить в грязь лицом, беру том "Полярной звезды", говорю. "Это здесь, кажется, был не переиздававшийся вариант такого-то стихотворения Баратынского"" - и вдруг вижу, что том не разрезан, а на лице у Жевержеева брезгливейшсе отвращение. "Почему" - спрашиваю. "А я, молодой человек, книг принципиально! не" читаю!" - "Почему" - *Т1отому что книги от этого пор-тятся!

А вы знаете, что в "Центрифуге" должен был издаваться Пушкин" "Пушкин -Центрифуге", неизвестные страницы, подготовил Брюсов Не потому неизвестные, что неизданные, а потому, что их никто не читает. Думаете, мало таких" целая книга" (Я вспомнил эпиграфы, подписанные А П. Потом в архиве Брюсова я нашел этот его договор с "Центрифугой".) На Пушкине мы однажды поймали Лернера. Устроили публикацию окончания пушкинской "Юдифи" - будто бы найдено в старых бумагах, в таком-то семействе, где и действительно в родне были знакомые Пушкина Лернер написал восторженную статью и не заметил, что публикация помечена, если по новому стилю, первым апреля. Этот номер "Биржевки", где была статья Лернера, мы потом в каталогах перечисляли в списке откликов на продукцию издательства*.

Говоря о стиховедении, случилось упомянуть о декламации, говоря о декламации - вспомнить конструктивиста Алексея Чьи!черина, писавшего фонетической

транскрипцией. "У него была поэма без слов "Звонок к дворнику". Почему" Потоку что очень страшно. Ворота на ночь запирались, пришел поздно - звони дворнику, плати двугривенный, ничего особенного. Но если всматриваться в дощечку с надписью, и только в нее, то смысл пропадет, и она залязгает чем-то жутким: "Зъпа-ноГГ - дворнькуГ Это как у Сартра: смотришь на дерево - и ничего, смотришь отдельно на корень - он вдруг непонятен и страшен; и готово - ля ноне. Чичерин анонсировал какие-то свои вещи с пометкой "пряничное издание". Мы с женой получаем посылочку, в ней большой квадратный пряник, на нем неудобочитаемые буквы и фигуры, а сысподу приклеен ярлычок: "Последнее сочинение Алексея Чьи! - черина". Через день встречаю его на Тверской: "Ну как" - спрашивает. "Спасибо, очень вкусно было". - "Это что! - говорит, - самое трудное было найти булочную, чтобы с такой доски печатать: ни одна не бралась!"".

Когда он о ком-нибудь говорил хорошо, это запоминалось по необычности. Однажды он вдруг заступился за Демьяна Бедного: "Он очень многое умел, просто он вправду верил, что писать надо только так, разлюли-малина". я вспомнил Пастернака: о том, что Демьян Бедный - это Ганс Сакс нашего времени.

Был поэт из "Правды" Виктор Гусев, очень много писавший дольниками, я пожаловался, что никак не кончу по ним подсчеты; Бобров сказал: "Работяга был. Знаете, как он умер" В войну: в Радиокомитете писал целый день, переутомился, сошел в буфет, выпил рюмку водки и упал. И Павел Шубин так же помер. Говорил, что проживет до семидесяти, вес в роду живучие, а сам вышел утром на Театральную площадь, сел под солнышко на лавочку и не встал". Мария Павловна добавила: В Доме писателей был швейцар Афоня, мы его спрашивали: "Ну, как, Афоня, будет сегодня драка или нет" Он смотрел на гардероб и говорил: "Шубин - здесь, Смоля-ков - здесь. Будет!"

Я не проверял этих рассказов: если они недостоверны, пусть останутся как окололитературный фольклор. Этот Афоня, кажется, уже вошел в историю словесности. Извиняясь за происходящее, он говорил: "Такая уж нынче эпошка".

Бобров закончил московский Археологический институт, но никогда о нем не вспоминал, а от вопросов уклонялся. Зато о незаконченном учении в Строгановском училище и о художниках, которых он знал, он вспоминал с удовольствием "Они мастеровые люди: чем лучше пишут, тем косноязычное говорят. Илья Машков вернулся из Италии: "Ну, ребята, Рафаэль - это совсем не то. Мы думали, он вот, вот и вот (на лице угрюмость, руки резко рисуют в воздухе пирамиду от вершины двумя скатами к подножью), а он - вот, вот и вот (на лице бережность, две руки ладонями друг к другу плавными дугами движутся сверху вниз, как по извилистому стеблю)V Кажется, это вошло в "Мальчика*.

Наталья Гончарова иллюстрировала его первую книгу, "Вертоградари над лозами", он готов был признать, что се рисунки лучше стихов; стихи вспоминал редко, рисунки часто. Ее птицу с обложки этой книги Мария Павловна просила потом выбить на могильной плите Боброва. Ларионова он недолюбливал, у них была какая-то ссора. Но однажды, когда Ларионов показывал ему рисунки - наклонясь над столом, руки за спину, - он удивился напряженности его лица и увидел: Гончарова сзади неслышно целовала его лапищи за спиной. "Она очень сильно его любила, я не знал, что так бывает*.

Малевич нам показывал свой квадрат, мы делали вид, что нам очень интересно. Он почувствовал это, сказал: "С ним было очень трудно: он хотел меня подчинить". - "Как" - "А вот так, чтобы меня совсем не было". - "И что же" - "Я его одолел. Видите: вот тут его сторона чуть-чуть скошена. Это я нарочно сделал - и он подчинился". Тут мы поняли, какой он больной человек".

Я сказал, что люблю конструкции Родчснко. "Родчснко потом был не такой. Я встретил его жену, расспрашиваю, она говорит: "Он сейчас совсем по-другому пишет". - "Как" - "Да так, говорит, вроде Ренуара..." А Федор Платов тоже по-другому пишет, только наоборот, абстрактные картины". - "Абстрактные в каком роде" -А вот как пришел ковер к коврихе, и стали они танцевать, а потом у них народилось много-много коврят".

Федора Платова, державшего когда-то издательство "Пета" (от петь), я однажды застал у Боброва. Он был маленький, лысый, худой, верткий, неумолчный и хорохорящийся, а с ним была большая, спокойная жена. Шел 400-летний юбилей Сервантеса, и чинный Институт мировой литературы устроил выставку платовских иллюстраций к "Дон-Кихоту". Мельницы были изображены такими, какими они казались Дон-Кихоту - надвигались, вращались и брызгали огнем; это и вправду было страшно.

Больше всего мучился Бобров из-за одной только своей дурной славы: считалось, что это он н последний приезд Блока в Москву крикнул ему с эстрады, что он - мертвец и стихи у него - мертвецкие. Через несколько месяцев Блок умер, и в те же дни вышла "Печать и революция" с рецензией Боброва на "Седое утро", где говорилось примерно то же самое-, после этого трудно было не поверить молве. Об этом и говорили, и много раз писали; С. М. Бонда, который мог обо всем знать от очевидцев, и тот этому верил. Я бы тоже поверил, не случись мне чудом увидеть в забытом журнале, не помню каком, чуть ли не единственное тогда упоминание, что кричавшего звали Струве. (Александр Струве, большесрорматная брошюра о новой хореографии с томными картинками.) Поэтому я сочувствовал Боброву чистосердечно. <А рецензия" - "Ну, что рецензия" - хмуро ответил он. - Тогда всем так казалось".

Как это получилось в Политехническом музее, для меня стало понятнее из записок О. Мочаловой, которые я прочел много позже (РГАЛИ, 272,2,6, л. 33). После выходки Струве "выскочил Сергей Бобров, как будто и защищая поэзию, но так кривляясь и ломаясь, что и в минуту разгоревшихся страстей этот клоунский номер вызвал общее недоумение Председательствовал Антокольский, но был безмолвен". Кто знает тогдашний стиль Боброва, тот представит себе впечатление от этой сцены. Струве был никому не знаком, а Боброва знали, и героем недоброй памяти стал именно он

Собственные стихи Боброва были очень непохожи на его буйное поведение: напряженно-простые и неуклюже-бестелесные. На моей памяти он очень мало писал стихов, но запас неизданных старых, 1920-1950-х годов, был велик Мне нужно было много изобретательности, чтобы хвалить их. Но одно его позднее стихотворение я люблю: оно называется "Два голоса" (1-й - мужской, 2-й - женский), дата - 1935. На магнитофоне было записано его чтение вдвоем с Марией Павловной: получалось очень хорошо.

1 Будит тихая славная поступь волны
2 поступь
1 Тишину и певучие сны
2 летучие
1 И се говорливая радость шумит
2 сладость
1 Она говорит и бежит
У
1
2 Она говорит и бежит
1 вздыхающий
2 Послушай се лепечущий день
1 могучую
2 Узорную и летучую тень
1
2 Мы тихо поднимем взоры свои 1 Кик крылья и лепестки
2 Как живые лучи
1 Почт мотыльки
7
1
МОТЫЛЬКИ
и бархатной мглы
2 Причудливой тайны
1 радугой мглы
2 Мы будем носиться
1 Свободный и свежий
2 он тешит и нежит
1 ближе, живее
2 Все реже, слабее 1
2 Он тихий, он льется, он жмется
кустам
1 Он сердцем сольется
2 и бисером струй
1 Дрожащих лучей
2 блестящих огней
1 Звенящих огней
2 золотистых лучей
1 Простой поцелуй
2 и живой
1 Мы выйдем из листиков
2 из мхов
1 Как певучий
2 фагота шмель
1 И легкая трель
2 говорит как свирель
1
2 И к сердцу приходит она 1 И ей говорит в ручье волна
1 -:
2 О как чиста и жива
1 - -
2 Как каждый камень слышит ее
1 И волненье мое
2 и мое
1 Мы будем как легкие листики
2, пен
1 Плясать и шуметь
2 у алмазных стен
1 взлетать
2 И в легкую радугу капель
1
2 И как день золотой сиять
1 Узорная ходит взлетая тень
2 убегая
1 Горит просторная лень
2 узорная
п
1 И день говорит и листик
2 горит
1 И в ветре раскинувшись
2 он горит
1 бежит
2 И ветер приходит к нему волной
1 Замирает
2 Отвечает сумрак лесной
1 И он говорит
2 Он легкие песни поет весне
1 Тебе 2
и тебе
1 Тебе и мне
2 Тебе и мне
Проза его - Восстание мизантропов", "Спецификация идитола", "Нашедший сокровище" ("написано давно, в 1930-м я присочинил конец про мировую революцию и напечатал под псевдонимом А. Юрлов") - в молодости не нравилась мне неврастеничностью, потом стала нравиться. Мне кажется, есть что-то общее в прозе соседствовавших в "Центрифуге" поэтов: в повестях Боброва, в забытом "Санатории" Асеева, в ждущих издания "Геркулесовых столпах" Аксенова, в ставшей классикой ранней прозе Пастернака. Но что именно - не изучив, не скажу.

Одна его книга, долго анонсировавшаяся в Центрифуге", так и не вышла, остались корректурные листы: "К Бубера. Критика житейской философии". Где-то, по анонсам, было написано, что это был первый русский отклик на философию Мартина Бубера. Это не так "К Бубера" - это Кот Бубера (так звали кота сестер Синя ковых, сказал мне А Е. Парнис), а книга - пародия на "Кота Мурра", символизм и футуризм, со включением стихов К. Буберы (с рассеченными рифмами) и жизнеописанием автора. Последними словами умирающего Буберы были: "Не мстите убийце: это придаст односторонний характер будущему". Мне они запомнились. Таким образом, и тут вначале был Гофман. Через 20 с лишним лет после смерти Боброва мне удалось опубликовать "К Бубсру" (с небольшим моим предисловием) в Америке, в Стэнфордском университете.

Из переводов чаще всего вспоминались Шарль ван Лерберг, которого он любил в молодости ("Дождик, братик золотой..."), и Гарсиа Лорка. Если бы было место, я бы привел здесь его перевод "Романса с лагунами", о всаднике дон Педро, он очень хорош. Но больше всего он гордился стихотворным переложением "Поэмы о поэте" Сы Кун-ту, две н адцатисти шия с заглавиями: "Могучий хаос", "Пресная пустота", "Погруженная сосредоточенность", "И омыто, и выплавлено", "Горестное рвется" ит.д.

Пришел однажды Аксенов, говорит: "Бобров, я принес вам китайского Хлебникова!" - и кладет на стол тысячестраничный том, диссертацию В. М. Алексеева. Там был подстрочный перевод с комментариями буквально к каждому слову". В 1932 году Бобров сделал из этого поэтический перевод, сжатый, темный и выразительный. "Пошел в "Интернациональную литературу", там работал Эми Сяо, помните" такой полпред революционной китайской литературы, стихи про Ленина и прочее. Показываю ему, и вот это дважды закрытое майоликовое лицо (китаец плюс коммунист) раздвигается улыбкой, и он говорит тонким голосом на всю редакцию: "Това-ли-си, вот настоящие китайские стихи!"". После этого Бобров послал свой перевод Алексееву, тот отозвался об Эми Сяо: "профессиональный импотент", но перевод одобрил. Напечатать его удалось только в 1969 году в "Народах Азии и Африки", стараниями С. Ю. Неклюдова.

Мария Павловна рассказывала, как они переводили вместе "Красное и черное" и "Повесть о двух городах": она сидит, переводит вслух на разные лады и записывдет, а он ходит по комнате, пересказывает это лихими словами и импровизирует, как бы это следовало сочинить на самом деле И десятая часть этих импровизаций вправду идет в дела "Иногда получалось так здорово, что нужно было много усилий, чтоб не впасть в соблазн и не вггустить в перевод того, чего у Диккенса быть не могло*. Мария Павловна преклонялась перед Бобровым безоглядно, но здесь была тверда: переводчик она была замечательный.

С наибольшим удовольствием вспоминал Бобров не о литературе, а о своей работе в Центральном статистическом управлении. Книгой "Индексы Госплана" он гордился больше чем изданиями "Центрифуги". "Там я дослужился, можно сказать, до полковничьих чинов. Люди были выучены на земской статистике я земские статистики, не сомневайтесь, умели знать, сколько ухватов у какого мужика. Потом все кончилось: потребовалась статистика не такая, какая есть, а какая надобна; и ЦСУ закрыли". Закрыли с погромом: Бобров отсидел в тюрьме потом отбыл три года в Кокчетаве, потом до самой войны жил за 101-м километром, в Александрове Вспоминать об этом он не любил, кокчетаве кие акварели его - рыжая степь, голубое небо - висели в комнате не у него, а у его жены. (Фраза из воспоминаний Марии Павловны: "И я не могла ничего для него сделать, ну разве только помочь ему выжить". Я и вправду не знаю, как выжил бы он без нее) Первую книжку после этого ему позволили выпустить лишь в войну. "Песнь о Роланде", пересказ для детей размером "Песен западных славян", Эренбург написал предисловие и помог издать - Франция считалась тогда союзником.

О стихе "Песен западных славян" Пушкина он писал еще в 1915 году, писал и все десять своих последних лет. Несколько статей были напечатаны в журнале "Русская литература". Большие, со статистическими таблицами, выглядели они там очень необычно, но редактор В. Г. Базанов (писатели-преддекабристы, северный фольклор) был человек хрущевской непредсказуемости. Бобров ему чем-то понравился, и он открыл ему зеленую улицу. Литературоведы советской формации были недовольны, ессниновед С. Кошечки и напечатал в "Правде" заметку "Пушкин по диагонали" (диагональ квадрата статистического распределения - научный термин, но Кошечки и этого не знал). Сорок строчек в "Правде" - не шутка, Бобров бурно нервничал, все его знакомые писали защитные письма в редакцию, даже академик А. М. Колмогоров.

Колмогоров в это время, около 1960 года, заинтересовался стиховедением, этот интерес очень помог полузадушенной науке встать на ноги и получить признание Еще Б. Тома!испеки и в 1917 году предложил исследовать ритм стиха, конструируя по языковым данным вероятностные модели стиха и сравнивая их с реальным ритмом. Колмогорову, математику-вероятностнику с мировым именем, это показалось интересным. Он усовершенствовал методику Томашевского, собрал стиховедческий семинар, воспитал одного-двух учеников-стиховедов. Бобров ликовал. А дальше получился парадокс. Колмогоров, профессиональный математик, в своих статьях и докладах обходился без математической терминологии, без формуя, это были тонкие наблюдения и точные описания вполне филологического склада, только с замечаниями, что такой-то ритмический ход здесь неслучаен по такому-то признаку и в такой-то мере Математика для него была не ключом к филологическим задачам, а дисциплиной ума при их решении, А Бобров, профессиональный поэт, бросился в филологию в математическом всеоружии, его целью было найти такую формулу, такую функцию, которая разом описывала бы все ритмические особенности такого-то стиха. Тома iневский и Колмогоров всматривались в расхождения между простой вероятностной моделью и сложностью реального стиха, чтобы понять специфику последнего, - Бобров старался построить такую сложнейшую модель, чтобы между нею и стихом никакого расхождения бы вовсе не было. Колмогоров очень деликатно говорил ему, что именно поэтому такая модель будет совершенно бесполезна. Но Бобров был слишком увлечен.

Здесь и случился эпизод, когда Бобров едва не выгнал меня из дому.

В "Мальчике" Боброва не раз упоминается книга, которую он любил в детстве, - "Маугли* Киплинга, и всякий раз в арорме "Маулй": "Мне так больше нравится". Не только я, но и преданная Мария Павловна пытались заступиться за Киплинга -Бобров только обижался: "Моя книга, как хочу, так и пишу" (дословно). Такое же личное отношение у него было и к научным терминам. Увлеченный математикой, он оставался футуристом: любил слова новые и звучные. Ритмические выделения он называл "литавридами", окончания стиха - "краезвучиями", а стих "Песен западных славян" - "хореофнльным анапестоморфным трехдольным размером". Очень хотел применить к чему-нибудь греческий термин "сизигия" - красиво звучал и ассоциировался с астрономией, которую Бобров любил. Громоздкое понятие "словораздел" он еще в 1920-х годах переименовал по-советски кратко - "слор". Мне это нравилось Но потом ему понадобилось переименовать еще более громоздкое понятие "ритмический тип слова" (двухсложное с ударением на первом слоге, трехсложное с ударением на третьем слоге и т. п.): именно после таких слов, справа от них, следовали словоразделы-слоры. Он стал называть словоразделы-слоры "правыми спорами", а ритмические типы слов (сперва устно, а потом и письменно) - "левыми спорами". Слова оказались названы словоразделами: это было противоестественно, но он уже привык

Колмогоров предложил ему написать статью для журнала "Теория вероятностей" объемом в неполный лист. Бобров написал два листа, а сократить и отредактировать дал мне. Я переделал в ней все "левые споры" в "рнтмотнпы слов", чтобы не запутать ч: ггателя. Спредактированную статью я дал Боброву. Он, прочитавши, вынес мне ее, брезгливо держа двумя пальцами за уголок: "Возьмите, пожалуйста, эту пародию и больше ее мне не показывайте*. Все шло к тому, чтобы тут моим визитам пришел конец. Но статью нужно было все-таки обработать для печати Я был позван вновь, на этот раз в паре с математиком А. А Петровым, учеником Колмогорова, удивительно светлым человеком; он потом умер от туберкулеза. Мы быстро и согласно сделали новый вариант, сохранив все "левые слоры" и только внятно оговорив, что это не словоразделы, а слова. Бобров был не очень доволен, но работу принял, и Колмогоров ее Напечатал.

От этой статьи пошла вся серия публикаций в "Русской литературе", а потом и большая книга. Книгу он сдал в издательство "Наука", но издательство не спешило, а Бобров уже не мог остановиться в работе и делал новые и новые изменения й" дополнения. Когда редактор смог взяться за рукопись, оказалось, что она уже устарела, а новый вариант ее был еще только кипящим черновиком. Работу отложили, книга так и не вышла. Материалы к ней легли в архив, но из них невозможно выделить никакую законченную редакцию, сам Бобров в последние годы уже Не мог свести в них концы с концами:

* Сосед Боброва по писательскому дому Ф. А. Петровский, мой шеф по античной литературе, спросил меня: "А вы заметили, в какой подробности устарел силуэт Кругликовой" Я не знал. "Там у Боброва в руке папироса, а теперь у него в прихожей казенная вывеска: "Не курить"". При мне Бобров уже не курил, не ел сладкого - у него был диабет. Полосы бурной активности, когда он за неделю писал десяти страниц, чередовались с полосами вялого уныния. Кажется, это бывало у него всю жизнь. ("Вы недовольны собой" да кто ж доволен собой, кроме Эльснера" - писал ему еще в 1916 году Аксенов). Однажды среди стиховедческого разговора он спросил меня: Скажите, знаете ли вы, что такое ликантропия" - "Кажется, оборотничество" - "Это такая болезнь, которой страдал царь Навуходоносор". - "А-а". - "Вы ничего не имели бы против, если бы я сейчас немного постоял на четвереньках - "Что ты. Он встал на коврик возле дивана, постоял минуту, встал, сел и продолжал разговор.

Сколько вам лет" - спросил он меня однажды "Двадцать семь". - "А мне семьдесят два. Я бы очень хотел переставить цифры моего возраста так, как у вас". Он умер, когда ему шел восемьдесят второй, это было в 1971 году.

С С Аверинцев

Из разговоров Аверинцева

Разговоры эти начались почти пятьдесят лет назад. Я учился на последнем курсе классического отделения, а он на первом Ко мне подошел высокий застенчивый молодой человек и спросил моего мнения, почему имя такого-то пифагорейца отсутствует в списке Ямвлиха. Я честно сказал, что никакого мнения на этот счет не имею. Знакомство состоялось, рекомендации были предъявлены самые авторитетные - от Пифагора. Как этот первый разговор продолжался дальше, я не помню. Второй разговор, через несколько дней, был проще: собеседник попросил помочь перевести ему фразу с первой страницы латинского учебника. Это была строчка из "Энеиды" Nn ignre mali, nuseris succurrere disc. Я ее очень люблю, он оказался тоже к ней неравнодушен. Думаю, что это единственный раз я в чем-то помог Ансринцеву: потом уже помощь была только от него - мне

Когда-то мы обещали друг другу написать некрологи друг о друге Мне очень не хотелось выступать в этом жанре Я хотел только пересказать кое-что из его суждений на разные темы - то, что запомнилось или записалось. Односторонний интерес к темам целиком на моей совести. Стиль - тоже: это не стенограммы, а конспекты. Сенеке случалось мимоходом пересказывать несколько фраз Цицерона (специалисты знают эти места), - так вот, стиль этих записей относится к настоящему стилю Аверинцева так, как стиль Сенеки к стилю Цицерона. Кое-что из этого вошло потом в опубликованные им работы. Но мне это лучше запомнилось в том виде, в каком проговаривалось в беседах или докладах задолго до публикаций.

Античная пластика" Пластика - совсем не универсальный ключ к пониманию античности, скорее уж ключ - это слово. Средневековье из античной культуры усваивало именно словесность. Это теперь античность - зримая и молчащая, потому что туристов стало больше а знающих язык - меньше".

Романтизм насильственно отвеял из античности ее рационалистичность, и осталась только козьмопрутковская классика - "Древний пластический грек", "Спор древних греческих философов об изящном"". (Теперь мне самому пришлось читать курс "Античность в русской поэзии конца XIX-начала XX в. - и начинать его именно со "Спора философов об изящном".)

Пушкин стоит на переломе отношения к античности как к образцу и как к истории, отсюда его мгновенная исключительность. Такова же и веймарская классика".

Мы уже научились легко говорить "средневековый гуманист"; гораздо труднее научиться говорить (и представлять себе): "ренессансный аскет", как Томас Мор".

Риторика есть продолжение логики другими средствами". (Да, риторика - это не значит говорить не то, что думаешь; это значит: говорить то, что думаешь ты, но на языке тех, кто тебя слушает. Будем ли мы сразу подозревать в неискренности человека, который говорит по-английски" Некоторым хочется.)

Пока похвала человеку и поношение человека розданы двум собеседникам, это нторика; когда они совмещаются в речи Гамлета, они уже не риторика". Вердену была нужна риторика со свернутой шеей, но все-таки риторика". Время выражается словами чем дальше, тем косвеннее: чем лет двадцать назад возмущались словесно, сейчас возмущаются в лучшем случае пожатием плеч". - "А в прошлом" - "Может быть, все Просвещение, erklahrte Aufldahrung, и было попыткой высказать все словами".

Новаторство - это традиция ломать традиции".

В "Хулио Хуренито" одно интеллигентное семейство в революцию оплакивает культурные ценности, в том числе такие, о которых раньше и не думали барышня Леля - великодержавность, а гимназист Федя - промышленность и финансы. Вот так и Анна Ахматова после революции вдруг почувствовала себя хранительницей дворянской культуры и таких традиций, как светский этикет <".> А у Надежды Яковлевны точно таким же образом слагался ретроспективный миф о гимназическом образовании, при котором Мандельштам даже с фрагментами Сапфо знакомился не по переводам Вяч Иванова, а прямо на школьной скамье".

Мне бы хотелось написать репутацию историософии Пастернака в "Охранной грамоте": венецианская купеческая республика осуждается человеком 1912 г. окруженным Европой 1012 г. то есть той самой разросшейся купеческой республикой, с выводом: к счастью, искусство к этому не имело никакого отношения".

Как Пастернак был несправедлив к Венеции и буржуазии, так В. Розанов - к журналистике: не тем, что бранил ее, а тем, что бранил ее не как журналист, а как некто высший. Каждый из нас кричит, как в "Русалке": "Я не мельник, я ворон!" - поэтому ворон летает много, а мельница не работает".

В. С. сказал о нем: "Аверинцев по-современному всеяден, а хочет быть классически монокультурен". Я присутствовал при долгой смене его предпочтений - этой погоне вверх по лестнице вкусов стайными извинениями за прежние приязни. Его дразнили словами Ремигия к Хлодвигу "Фьер сикамбр, сожги то, чему поклонялся..." Но сжигать без сожаления он так и не научился.

Я все чаще думаю, что пока мы ставим мосты над реками невежества, они меняют свое русло, и новое поколение входит в мир вообще без иерархических априорностей".

Вам на лекциях присылают записки не по теме" - "Нет, я слишком зануда". - "А мне присылают. Прислали: верители Вы в Бога" Я ответил однозначно, но сказал, что здесь, на кафедре, я получаю зарплату не за это".

В нашей культуре то нехорошо, что нет места для тех, кто к ней относится не прямо, а косвенно, - для меня, например. В Англии нашлось бы оберегаемое культурой место чудака".

X него попросили статью для "Советской культуры", Он отказался, Посланная сказала; "Мне обещали;если вы напишете, меня возьмут в штаг". Он согласился, Как ваш сын" - спросил он меня. Юдин день ходил в школу и опять заболел; это уже норма, а не исключение". - "Ведь, наверное, о нем, как и обо мне в его возрасте, больше приходится тревожиться, когда он в школе, чем когда он болен".

У него росла дочь. *Я думаю, с детьми нужно говорить не уменьшительными, а маленькими словами. Я бы говорил ей; пес, но ей, конечно, говорят: собачка*. Ни-чего, сама укоротит.

Сперва я ткался, а потом стал радоваться, что мои друзья друг на друга непохожи н нетерпимы и поэтому невозможен никакой статичный; Aycrim"v-Kfels",

Как вы живете" - спросил он, "Я - в беличьем колесе, а вы, как я понимаю, под прессом"* - "Да, если угодно, вы Иксион, а я Сизиф".

Мы с ним очень много лет работали в одном институте и секторе. Привык он к обстановке не сразу. Как-то на общеинпитутском собрании, ридя я дальнем ряду, мы слушали одного докладчика. С An, долго терпел, потом заволновался и шепотом спросил: Неужели этот человек существует в самом деле" Я ответил: "Это мы с вами, Сережа, существуем как воля и представление, а в самом деле существует именно он* Аверинцсв замолчал, но потом просительно сказал: "Можно я покажу ему язык"", Я разрешил: "Можно". Он на мгновение высунул язык трубочкой, как нотрдамская химера, и после этого успокоился.

Во время другого похожего выступления он написал мне записку латинским" буквами: "Kg n xhect sest"", Я ответил греческими буквами; *nabepnb, шх

ПА Ml, NNE В ПЕРВОУЮУ ОГХЕРЕДЧ

Еще на одном собрании он тихо сказал мне: "Вот так и в византийской литературе; там когда авторы спорят между собою, то они настолько укоренены в одном и том же, что трудно понять, о чем спор. Морально-политическое единство визам* тийской литературы. Мы лучше приспособлены к пониманию этого предмета, чем западные византисты",

Я заведовал античным сектором в Институте мировой литературы, потом уволился, и заведовать стал С. Ав. Ни охоты, ни вкуса к этому занятию у г. юс одинаково не было. С Ав. сказал: "Наш покровитель - св. Целестин, по единственный римский папа, который сложил сан, когда увидел, что был избран только для политической игры. Избрали нового, и это был Бонифаций VIII",

Я понимаю, что мы обязаны играть, но не обязаны же выигрывать!" Кажется, это сказал я, но ему понравилось.

Миша, мне кажется, что мы очень многих раздражаем тем, что не пытаема съесть друг друга". - "И мне так кажется".

Его все-таки приняли в Союз писателей, хотя кто-то и посылал на него в при* емиую настойчивые доносы. На официальном языке доносы назывались ншпалами", а на неофициальном "телегами". "В прошлом веке было слово доносчика теперь" сигнальщик" - "Тележник", - сказал я. "А я думал, что телега (этимологически) это только о том, что связано с выездами и невыездами".

При первых своих заграничных командировках он говорил; "Посыляющие меня имеют вид тоски, позабавленности и сочувствия",

Возвращаясь, он со вкусом пересказывал впечатления от pasi iицы местных куль* тур, "Ехал я в Швейцарию, а возвращаюсь из Женевы - это совсем разные вещи". Итальянский коллега мне сказал: напрасно думают, что монашеский устав - нор* ма для соблюдения; он - идеал для вдохновения. Если в уставе написано что в такой-то момент мессы все должны подпрыгнуть на два метра, а вы подпрыгнете на 75 сантиметров, то в Баварии вам сделают выговор за нарушение устава, а у нас причтут к святым за приближение к идеалу". Однажды я усомнился, что австрийская культура существует отдельно от немецкой. "Мой любимый анекдот 1918 года, -сказал С. Ад. - Сидят в окопе берлинец и венец; берлинец говорит: "Положение серьезное, но не безнадежное" - "Нет, говорит венец, положение безнадежное, но не серьезное"". В самые последние годы нам все чаще приходилось вспоминать эти реплики.

Купол св. Петра - все другие купола на него похожи, а он на них - нет".

Римская культура - открыта, римские развалины вродились в барочный Рим. А греческая - самозамкнута, и Парфенон, повернутый задом к входящему на акрополь, - это все равно, что Т. М, которой я совсем не нужен*. (Здесь была названа наша коллега, прекрасный! человек и ученый, которая, однако, и в правду ни в чем не соприкасалась с тем, что делал С Ав.) "А разве это исключение, а не норма" - спросил я.

При ошибках в языке собеседник-фраицуз сразу перестает тебя слушать, англичанин принимает незамечающий вид, немец педантически поправляет каждое слово, а итальянец с радостью начинает ваши ошибки перенимать".

Когда у него была полоса любви к Хайдеггеру, он уговаривал меня: "Почитайте Хайдеггера!" Я отвечал, что слишком плохо знаю немецкий язык. "Но ведь Хайдегер пишет не по-немецки, а по-хайдеггеровски!"

Мне кажется, для перевода одного стихотворения нужно знать всего поэта. Когда я переводил Готфрида испил, мне случалось переносить в одно стихотворение образы из другого стихотворения. [Его редактор рассказывал мне, как с этим лотом приходилось бороться.] По отношению к каждому стихотворению ты определяешь дистанцию точности и выдерживаешь ее. И если даже есть возможность и соблазн в таких-то строчках подойти к подлиннику ближе, ты от этого удерживаешься*.

Тракль так однообразен, что перевести десять его стихотворений легче, чем одно*.

Евангелие в переводе к. - это вроде переводов Маршака, Гинзбурга и Любимова".

Переводить плохие стихи - это как пере-белят черновики. Жуковский любил брать для перевода посредственные стихи, чтобы делать из них хорошие. Насколько ЭТО лучше, чем плохие переводы хороших стихов!"

И. Анненский должен был испытывать сладострастие, заставляя отмеренные стих в стих фразы г. при ж "да выламываться по анжамбеманам". Да, античные переводы Аниснского садистичны, а Фета - мазохичны; но что чувствовали, переводя, Пастернак иди Маршак, не сомневавшиеся в своей конгениальности переводимым"

Тибулл в собственных стихах и в послании Горация совершенно разный, но ни один но реальнее другого." как одно многомерное тело в разных проекциях".

Киркегор торгуется с Богом о своей душе, требуя расписки, что она дорого стоит, Это виноградарь девятого часа, который ропщет",

Честертон намалевал беса, с которым (надо] бороться, а Борхес сделал из него бога".

; "Бенн говорил на упрек в атеизме: разве я отрицаю Бога" я отрицаю такое свое Я, которое имеет отношение к Богу".

, Ему неприятно было, что Вяч, Иванов и Фофанов были ровесниками ("Они -из разных -jiih!и что Ил. Соловьев, в гроб сходя, одновременно благословил не только Вяч. Иванова, но и Бальмонта.

Как слабы стихи Пастернака на смерть Цветаевой - к чести человеческого документа и во вред художественному}.-Жорж Нива дал мне анкету об отношении к Пастернаку; почему в ней не было вопроса, - если Вы не хотите отвечать на эту анкету, то почему"*.

Мне всегда казалось, что слово "акмеизм" применительно к Мандельштаму только мешает. Чем меньше было между поэтами сходства, тем громче они о не" кричали. Я пришел с этим к Н. Я. "Акмеистов было шестеро" но ведь Городецкий -изменник" но Нарбут и Зенкевич - разве они акмеисты" но Гумилев - почему он акмеист" " Н. Ял "Во-первых, его расстреляли, во-вторых, Осип всегда его хвалил * - "Достаточно! А Ахматова" Н. Я. произносит тираду в духе се "Второй книги". Так не лучше ли называть Мандельштама не акмеистом, а Мандельштамом"*

Игорь Северянин, беззагадочный поэт в эпоху, когда каждому полагалось быть загадочным, на этом фоне оказывался самым непонятным из всех. Как у Тютчев* "природа - сфинкс" и тем верней губит, что "никакой от века загадки нет и не было у ней"".

Когда Волошин говорил по-французски, французы думали, что это он по-русски" У него была патологическая неспособность ко всем языкам, и прежде всего к русскому!*

Шлет - слишком немец, чтобы писать несвязно, слишком русский, чтобы писать неэмоционально, достаточно немец, чтобы смотреть на русский материал со стороны, достаточно русский, чтобы..." Тут разговор был случайно прерван.

Равномерная перенапряженность и отсутствие чувства юмора - вот чем тяжел Бердяев*.

Разговор об А Ф. Лосеве (сорокалетней давности). "Он не лицо и маска, он сложный большой агрегат, у которого дальние колеса только начинают вращаться, когда ближние уже остановились. Поэтому не нужно удивляться, если он начинает с того, что только диалектический материализм дает возможность расцвета философии.! кончает. "Не думаете же вы, будто я считаю, что бытие определяет сознание!"".

Вы неточны, когда пишете, что нигилизм Бахтина - от революции. У него нигилизм не революционный, а предреволюционный. В том же смысле, в каком Н Я М. пишет, будто символисты были виновниками революции".

Бахтин - не антисталинское, а самое сталинское явление: пластический смеховой мир, где все равно всему, - чем это не лысенковская природа"*

Был человек, секретарствовавший одновременно у Лосева и Бахтина; и Лосев на упоминания о Бахтине говорил: "Как, Бахтин" разве его кто-нибудь еще читает"* -а Бахтин на упоминания о Лосеве: "Ах, Ал. Фед. конечно! как хорошо! только вот зачем он на философские тетради Ленина ссылается" мало ли какие конспекты все мы вели, разве это предмет для ссылок"".

Отсутствие ссылок ни о чем не говорил Бахтин не ссылался на Бубера Я при первой же встрече (к неудовольствию окружающих) спросил его - почему, он неохотно ответил: "Знаете, двадцатые годы..." Хотя антисионизм у нас был выдуман позже".

Бубера забыли: для одних он слишком мистик, для других недостаточно мистик В Иерусалиме показать мне его могилу мог только Шура кн. Это такой алжирский еврей, сделавший перевод Ветхого Завета, - а для справедливости И Нового, и Корана. Это переводы для переводчиков, читать их невозможно, но у меня при работе они всегда под локтем. Так забудут и Соловьева: для одних - слишком левый, для других - слишком правый".

На своих предшественников я смотрю снизу вверх и поэтому вынужден быть резким, так как не могу быть снисходительным".

Одному автору он сказал, что феодализм в его изображении слишком схематичен, тот обиделся, "Можно ли настолько отождествлять себя с собственными писаниями"!"

Вы заметили у Н. фразу: "символисты впадали в мистику, и притом католическую" Как лаконично защищает он сразу и чистоту атеизма, и чистоту православия!"

В какое время мы живем В. мистик, не выходящий из озарения, выступает паладином точнейшего структурализма, а наш П. - продолжателем Киреевского!"

Была официальная антропофагия с вескими ярлыками, и был интеллигентский снобизм; синтезировалась же инвективная поэтика самоподразумевающихся необъявленных преступлений. Происходит спиритуализация орудий взаимоистребления".

Нынешние религиозные неофиты - самые зрелые плоды сталинизма. Остерегайтесь насаждать религию силой: нигилисты вырастали из поповичей".

Необходимость борьбы против нашей национальной провинциальности и хронологической провинциальности".

Он сдал в журнал статью под заглавием "Риторика как средство обобщения", ему сказали: "В год съезда такое название давать нельзя". Статью напечатали под заглавием "Большая судьба маленького жанра".

История недавнего - военного и околовоенного - времени: 80 процентов общества не желает ее помнить, 20 процентов сделали память и напоминание о ней своей профессией. А вот о татарах или об Иване Грозном помнили все поголовно и без напоминания".

Сталинский режим был амбивалентен и поэтому живучее гитлеровского: Сталин мог объявить себя отцом евреев или антимарровцем, а Гитлер - за А говорить только Б. "Кто здесь еврей, решаю я" - это приписывается Герингу, но сказано было в начале века венским К. Люгером, заигрывавшим одновременно с антисемитами и евреями".

Становление и конец тоталитаризма одинаково бьют по профессионализму и поощряют дилетантизм- всем приходится делать то, чему не учились".

Современной контркультуре кажется, что 60-е годы были временем молодых, а нам, современникам, казалось, что это было время оттаявших пятидесятилетних".

Он обиделся, когда его назвали "человеком 70-х годов". Я удивился: а разве были такие годы"

Его выбрали народным депутатом. "Я вспоминал строчку Лукана: Мил победитель богам, побежденный любезен Катону! - и чувствовал себя Катоном тринадцать дней, когда на съезде ни разу не проголосовал с большинством".

На Межрегиональной группе депутатов я однажды сказал: мы здесь не единомышленники, а товарищи по несчастью, поэтому..."

А. Д. Сахаров составил свой проект конституции, первым пунктом там значилось: "Каждый человек имеет право на жизнь, свободу и счастье". В предпоследнем разговоре я сказал ему. - "Права на счастье государство гарантировать не может". - "Но ведь это, кажется, есть в американской конституции" - "Нет, в американской Декларации" (и то не "счастье", а "стремление к счастью законными способами"). Текст изменили. В самом деле, гарантировать можно разве только честь и достоинство, да и то бывает очень трудно: например, александрийские евреи очень борешись за то, чтобы их секли так-то и так-то, - не оттого, что менее болезненно, а оттого, что менее унизительно".

Пушкин был слишком эгоцентрист, когда написал Чаадаеву, что не хотел бы себе отечества с иной судьбой. Себе - может быть, а отечеству он мог бы пожелать судьбу и получше".

И вместо заключения: "Нам с вами, Миша, уже поздно писать воспоминания,..

К сожалению, из нас двоих первым умер С. Аверинцев, и некролог пришлось писать мне. Вот он.

Сергей Сергеевич Аверинцев

Сергей Сергеевич Аверинцев был филолог - Филолог с большой буквы, как сказали бы в полуказенном стиле недавних времен. Конечно, он был гораздо больше, чем филолог. На нынешнем языке следовало бы сказать: культуролог. Но это слишком нынешнее слово, и Аверинцев его не любил. Не в последнюю очередь потому,

что в нем не было той этимологии, которая есть в слове "филология". Филология -значит любовь к слову. Из всех русских -логий это единственная, в которой есть корень "любовь*. Это и придает науке филологии особое измерение - человеческое. О нем Аверинцев писал в статье "Похвала филологии" - когда он в 1968 году получил премию Ленинского комсомола за свою работу о Плутархе и едва ли не в первый раз был приглашен выступить в массовой печати, - об этом же он писал и в фундаментальной статье "Филология" для Литературной энциклопедии.

Любовь - опасный соблазн: когда этимология разрешает человеку что-то любить, он тотчас ищет в этом права чего-то не любить. Этот соблазн был чужд Аверинцеву. филолог должен любить всякое слово, а не только избранное. Мне дорога его реплика: "Как жаль, что мы не в силах все вместить и все любить". Мало того, когда разрешено любить, то кажется, что разрешено и внушать, навязывать эту любовь своим ближним и дальним. Этого соблазна он тоже избегал: в предисловии к книге "Поэты", к десяти замечательным признаниям в любви к писателям от Вергилия до Честертона, он писал: "Я надеюсь, что читатель не причтет меня к числу заклинателей и гипнотизеров от гуманитарии - хотя бы потому, что у меня нет той нечеловеческой уверенности в себе, которая обличает последних". Это не случайные слова: молодые слушатели, толпами стекавшиеся на его выступления, радовались подпасть именно под такой гипноз. Но сам он совсем не был этому рад Он говорил: "Кончая лекцию, мне всегда хочется сказать: а может быть, всё совсем наоборот".

Любить - это большая ответственность. У каждого любящего возникает в сознании образ "мой Пушкин" (и т. п.), но не каждый умеет помнить, что настоящий Пушкин больше и важнее этого "моего*. В том же предисловии к "Поэтам* Аверинцев писал: "Мне хотелось не столько сделать их "моими", сколько самому сделать себя - "их"*. Не так важно, нравится ли Вергилий нам; важнее, понравились ли бы мы Вергилию. Причастность культуре требует от нас смирения, а не самоутверждения Он говорил: "Рассуждать о падении культуры бесполезно, пока мы не научимся видеть истинных врагов культуры н самих себе*. Филология - это универсальное знание, вырастающее из текстов, но возвращающееся к ним в смиренной заботе о понимании. Филология - это служба общения культур; но она не притпорястся диалогом. Прошлые культуры не имели ввиду нас и не разговаривают с нами. Филолог - не собеседник прошлой культуры, а скромный толмач при ней, пересказывающий слова, не к нему и не к нам обращенные.

Склад его характера был закрытый, монологический, даже с кафедры не наставляющий, а подающий пример для самостоятельной мысли. "Мысль не притворяется движущейся, она дает не указание пути, а образец поступи. Хорошо, когда читатель дочитывает книгу с безошибочным ощущением, что теперь он не знает больше, чем не знал раньше*. Но добиться этого ощущения у читателей - и особенно у слушателей - ему решительно не удавалось: наоборот, всех переполняло ощущение окрыляющего понимания. Тому были свои причины. С культурами мы знакомимся, как с людьми: сперва видим в них сходство с нами, а потом отличия от нас Рассказывая об этих культурах, Аверинцев начинал сразу со второй стадии - с высокой планки знакомства. Поэтому они рисовались необычными, загадочными и пленительными: чудом понятыми. Эту иллюзию чуда переживал каждый, кто слышал его лекции и публичные выступления.

Эти памятные выступления привлекали народ, как при риторах Второй софистики. Он очень хорошо говорил - так, как только и можно при таком ощущении ответственности перед словом. "При советской власти так хорошо говорить уже было диссидентством", - писал младший современник Я был на первых разрешенных ему лекциях - на историческом факультете, по византийской эстетике. Он ставил очень высокую планку, эти лекции понятны были немногим, но ощущение причастности к большой науке и большой культуре было у всех Он не радовался такому эффекту, но понимал, что это нужно людям Он писал: "История литературы - не просто предмет познания, но одновременно шанс дышать "большим временем", вместо того чтобы задыхаться в малом". Вот это ощущение дыхания большим временем передавалось слушателям безошибочно. Им казалось, что это главное. Но для Аверинцева, для филолога, для толмача мировой культуры, это все-таки не было главным.

Слово - это мысль, любовь к слову - это чувство. Соотношению их в слове учит наука риторика - та, о которой Аверинцев писал так много и настойчиво. У Аверинцева было редчайшее качество, которое знали только близкие собеседники: он точно знал, говорит ли он в данный момент как человек мыслящий, с доказательствами, или как человек чувствующий, с убеждением. В публичных выступлениях оно терялось. Его аудитория, утомленная позднесоветское догматичностью, пленилась иррациональной одушевленностью и пропускала мимо слуха рациональную строгость. Его глубочайшее уважение к европейскому рационализму, родившемуся Из риторики, не находило отклика у читателей и слушателей. Спрос был не на Аристотеля, а на Платона. Аверинцев очень много сделал для русского Платона: он перевел "Тимея". Но в последние годы он говорил: "Меня огорчает нынешняя мода на Платона. Поэтому мне все больше хочется написать апологию Аристотеля. Платон современен, а Аристотель актуален*. И писал: "Теория слишком долго была поглощена тем, чтобы Объяснить для образованного любителя почитавшееся самым непонятным: архаику и авангард Похоже, что мы дожили до времен, когда Вергилий и Рафаэль стали непонятнее того и другого, а потому более нуждаются в объяснениях".

Все, что мы знаем, - по крайней мере все, в чем мы можем сами дать себе отчет, который называется "рефлексия" и которого многие, по романтической привычке, так не любят, - все это мы знаем через слово. Это слово не бесплотно: у него есть грамматика, стилистика, поэтика, риторика. Не зная этой органики слова, мы напрасно будем воображать, что постигаем какой бы то ни было дух. Как широкой высоко ни простирались мысли Аверинцева в этой области духа, связь со словом не терялась никогда. Это не всем казалось нужным Он считал себя учеником Л Ф. Лосева, и Лосев очень ценил его, но говорил: "Только зачем он занимается такими пустяками, как поэтика"

К нему приходили за универсальной духовностью", - было сказано в одной статье Это так Но лозунгового слова "духовность" я за многие годы разговоров не слышал от Аверинцева ни разу. В книгах его оно попадается, но редко. Потому что Духовность раскрывается нам только через Словесность. И понять слово, несущее духовность, можно только через склонения риторики и спряжения поэтики. Их недостаточно чувствовать: им нужно учиться, а научившись, учить им других Он говорил мне "У нас с вами в науке не такие уж непохожие темы: мы все-таки оба говорим о вещах обозримых и доказуемых". Выражаться иррационально, пользоваться словом для заклинания и гипноза - это значит употреблять слово не по настоящему назначению. Когда чья-нибудь метафора начинала самоутверждаться, притязая на всеобъясняющий смысл, - например, что греческая культура пластична, а всякая культура диалогична, - он умел унять ее здравым переспросом Не нужно бояться рефлексии: она не отчуждает, она приближает. Избегать рациональности, избегать рефлексии - значит отдаляться от взаимопонимания: иррационализм опасен. "Нынче в обществе нарастает нелюбовь к двум вещам: к логике и к ближнему своему" - это вещи взаимосвязанные

История духа и история форм духа - разные вещи: христианство хотело быть новым в истории духа, но нимало не рвалось быть новым в истории таких его форм, как риторика". Причастность к засловесиому духу и к словесным формам духа сосуществовали в нем, не подменяя друг друга. Божье слово тоже имело свою поэтику и риторику. Он не спросил бы, как Карл Краус "Если в начале было Слово, то на каком языке"", - но понял бы этот вопрос Вера без слов мертва есть.

Он не отождествлял христианства с православием, и многим это не нравилось. "Он не был духовным конформистом", - с пониманием писал он про Григория Нарекаци. В лучшей статье, которую я о нем читал, было сказана "В других условиях такой человек, как Аверинцев, мог бы, наверно, возглавить какую-нибудь церковную реформу: в нем присутствует как необходимый для всякой религии традиционализм, так и полнейшая незашоренность, бескомпромиссная отвага мысли, не говоря уж о знаниях Но, видно, время Аверинцева для русского православия еще не наступило".

Первая его книга была о традиционном Плутархе, вторая о малоизведанной византийской поэтике, третья о христианском интернационале "от Босфора до Евфрата". Параллельно, как что-то саморазумеющееся, раскрывалась Европа, от Юнга, Шпенглера и Хейзинги до Брентано и Си-Эс Льюиса; и Россия, до Мандельштама и Вячеслава Иванова. Казалось естественным, что во всем этом он был как дома; мало кто верил, что свой немецкий язык он знал не отроду, а только со студенческих лет. "Сейчас переводят таким слогом, как будто русский язык уже мертвый и его нужно гальванизировать", - говорил он с обидою о переводах, где стилем считалось употребление "сей" и "коий". Когда за три года до смерти он позволил себе напечатать свои "Стихи духовные", это тоже были стихи филолога: он не изменил своей сути, даже входя в тот мир - и в духовное, и в стихи, - где о филологии у нас принято забывать. (Стихи Вячеслава Иванова тоже были стихами филолога).

И последней его работой был перевод и комментарий к синоптическим Евангелиям.

Я говорю о том, какой это был большой ученый. Я не могу говорить о том, какой это был большой человек: для этого человеческого измерения моя филология не имеет слов. "О чем нельзя сказать, о том следует молчать". Те, кому выпало счастье расти, слушая его выступления и читая его статьи и книги, расскажут о том, как это помогало им выживать в нелучшие годы советской жизни. Я могу лишь сказать, что быть рядом с ним и видеть, как он сам рос и становился самим собой, было, может быть, еще большим счастьем, радостью и жизненным уроком

Филологов много, Аверинцев был один. Потому что сейчас больше ни у кого между нами нет такого целомудренного ощущения человеческого измерения филологии - связи между человеком и тем, что больше человека: словом и Словом

Из анкет и интервью

В конце XIX - начале XX ее. была такая модная салонная игра - отвечать на анкеты. Одну такую анкету, которую, говорят, дважды заполнял Марсель Пруст, мне предложила моя немецкая коллега Мария-Луиза Ботт на конференции о Пастернаке в Марбурге весной 1991 г. Самое трудное - отнестись к такой анкете серьезно. Трудности привлекают, я старался.

1. Что для Вас самое большое несчастье" - Сделать подлость
2. Где Вам хочется жить" - Взаперти
3. Что для Вас совершенное земное счастье" - Делать свое дело
4. Какие недостатки Вы извиняете скоре всего" - Беззлобные
5. Ваши любимые герои в романах" - Князь Мышкин
6. Ваша любимая фигура в истории" - Сократ
7. Ваши любимые героини в действительности" - Не встречал
8. Ваши любимые героини в литературе" - Тоже
9. Ваш любимый художник" - Рембрандт и Мондриан
10. Ваш любимый композитор" - Нет
11. Какие свойства Вы цените больше всею в мужчине" - Ясность ума
12. Какие свойства Вы цените больше всего в женщине" - Спокойствие сердца 13 - Ваша любимая добродетель" - Нет
14. Ваше любимое занятие" - Книги
15. Кем или чем Вам хотелось бы быть" - Человеком
16. Главная черта Вашего характера" - Робость
17. Что Вы цените больше всего в Ваших друзьях" - Непохожесть на меня
18. Ваш главный недостаток" - Бесчувственность
19. Ваша мечта о счастье" - Отдых в могиле
20. Что для Вас было бы самым большим несчастьем" - См. вопрос - 1
21. Кем Вам хочется быть" - См Вопрос - 15
22. Ваш любимый цвет" - Синий 23 - Ваш любимый цветок" - Нет
24. Ваша любимая птица" - Del Zaunknig (королек из басни Гриммов)
25. Ваш любимый писатель" - Пушкин
26. Ваш любимый лирик" - Верден
27. Ваши герои в действительности" - Не встречая
28. Ваши герои в истории" - Оставшиеся неизвестными
29. Ваши любимые имена" - Custantla
30. Что Вы презираете болыие всего" - Ничего
31. Какие исторические фигуры Вы презираете больше всего" - Никого
32. Какие военные достижения Вы уважаете больше всего" - Того генерала,
которому поставили памятник за то, что он не пролил ничьей крови
33* Какие реформы Вы уважаете больше всего" - Нужные 34. Каким естественным даром Вам хотелось бы обладать" - Добротой. 35. Как Вам хочется умереть" - Вовремя
36. Ваше теперешнее расположение духа" - Усталость
37. Ваш девиз" - На лицевой стороне: "Nn lgnara mali, miscris succurerc disc*
(Горе я знаю - оно помогать меня учит несчастным - из "Энеиды"); на оборотной: "Возьми все и отстань" (из Салтыкова-Щедрина).
На что по-вашему больше всего похожа эта анкета" - На разговор Панурга с Фредоном.

Из интервью:

Какая, по-вашему связь между наукой и идеологией"

Идеология как система навязываемых взглядов существует всегда, если не как догма, то как мода. Я могу выделить и то, что во мне от марксизма, и то, что от реакции на него. Моим стиховедению и общей поэтике одинаково неуютно и в советском, и в послесоветском идеологическом климате: там они слишком далеки от обязательной идейности, тут - от обязательной духовности. Сказать то, что ты хочешь сказать в науке, можно всегда: на то мы и учимся риторике. "мена режима сказалась в том, что раньше мне нужно было треть сил тратить на риторические способы приемлемым образом высказать то, что я думаю, а теперь этого не нужно; так что я полагаю, что теперь жизнь все-таки пока лучше. Во всяком случае для меня, старого и безопасного. Лучше ли для молодых, которые должны пользоваться понятиями Деррида и Флоренского, как мы должны были понятиями Маркса, - в этом я не так уверен.

В чем вы болыие западный, а в чем российский"

Все хорошее в науке - общее для России и Запада. Все недостатки в ней - национальные: от русской, немецкой и прочей ограниченности. Если мне укажут мои недостатки (со стороны виднее), то, скорее всего, они окажутся российскими.

Каково будущее России" С какими процессами вы его связываете"

Все то же Россия по-прежнему будет взбегать через ступеньку вслед Западу и когда-нибудь сравняется с ним Так взбегая, трудно не падать; сейчас она упала и расшиблась о ступеньки, а встанет ли она с левой ноги или с правой, не так уж важно.

Точно ли так уж безразлично, встанет Россия с правой ноги или елевой"

Первый год, два, пять - не безразлично, а потом все равно придется продолжать начатое

Почему вы стали филологом"

Боюсь, что единственный честный ответ: потому что филология ближе моему душевному складу, а как складывался этот склад - тема, слишком далеко выходящая за пределы анкеты. У меня в детстве было пристрастие к звучным непонятным словам: поэтому древняя история привлекала меня экзотическими именами, а стихосложение - словами "ямб" и "хорей". У меня было ощущение, что мороженое почему-то нравится мне меньше, чем сверстникам, а стихи Пушкина больше, чем сверстникам, но я не мог им объяснить почему: поэтому я стал интересоваться не только тем, какое мороженое и какие стихи приятнее, а и тем, как они сделаны! Потом и эти предметы, и этот подход закрепились для меня как средства ухода не столько даже от действительности, сколько от соперничества с окружающими. Любить стихи Пушкина умеют многие, и, конечно, у них это получается лучше, чем у меня; а знать, как они устроены, умеют немногие, и здесь мне легче чувствовать себя не хуже других Влияние среды: вероятно, в детстве мне легче было получить ответ, что значит такое-то слово, и труднее - как устроена такая-то вещь. Влияние книг, в школьном возрасте мне попали в руки Шкловский и Томашевский, и они говорили об устройстве литературных произведений интереснее чем советские учебные и ученые книги.

Вели бы отменились все лекции, конференции и плановые работы, чем бы вы занялись в это свободное время"

Я академический работник, лекций читаю мало, так что от отмены лекций такой прибавки свободного времени я бы не почувствовал. А если бы не стало плановых работ, оказался бы в затруднении: не знал бы* что же людям от меня нужно. Но тут непременно кто-нибудь о чем-нибудь попросил бы помимо всякого плана, и все встало бы па прежние места.

Если бы филология в институтах и университетах кончилась (а иногда кажется, что мы близки к этому), то могли бы вы найти место в каком-либо секторе гуманитарного рынка",

В дипломе, который я получил после университета, написано: "специальность: классическая филология, а также преподавание русского языка и литературы в средней школе*. Пошел бы преподавать словесность в среднюю школу, хотя это гораздо тяжелее и хотя педагогических способностей у Меня нет.

Многие из ваших коллег сегодня работают в зарубежных университетах, а вы задумывались об эмиграции"

Я в России люблю не землю ("русские* березки, церкви, избы - для одних, городские каменные дворы их детства - для других), а язык и культуру, а она всегда со мной, так что для моего существования это трагедией бы не. было. Но думал я об этом мало, потому что знал: за границей, я никому не нужен - стар, на иностранных языках не говорю, занимаюсь только поэтикой (пусть даже не только русской), а это сейчас наука не модная. А в политические беженцы не гожусь: публицистом не был. ("Конформист"!) К тому же - от себя не уйдешь. Каждый увозит свои проблемы с собой. Да еще нарастают новые. Так что не вижу в эмиграции смысла.

Если выбирать, в какой стране и в каком столетии работать, что бы вы выбрали"

Я немного историк и знаю, что людям во все века и во всех странах жилось плохо. А в наше время тоже плохо, но хотя бы привычно. Одной моей коллеге тоже задали такой вопрос, она ответила: "В двенадцатом". - "На барщине"* - "Нет, не" в келье!" Наверное, к таким вопросам нужно добавлять: *ju кем"* Тогда можно баю бы ответить, например, "камнем".

Вы пользуетесь компьютером в своей работе" Как вы относитесь к интернету" Стало ш легче работать с появлением новой техники"

Считать стало легче: я работал сперва на конторских счетах, потом на арифмометре, потом на калькуляторе. Читать нужное стало легче с появлением ксероксов. Компьютер у меня есть: на нем печатать удобнее, чем на пишущей машинке. А интернет наступил слишком быстро, я еще не успел к нему привыкнуть. Отношусь!" нему с большим уважением - именно за то, что он, говорят, дает быстрый доступ к нужным книгам. Это хороша на всей моей памяти нас, филологов, снабжали заграничной научной литературой очень плохо. Писать стало легче; из-за старост голова вмещает меньше, это принуждает писать большие статьи не целиком, а по кусочкам, а это легче делать на компьютере, чем на пишущей машинке. Думать -легче не стало.

В чем, на ваш взгляд, состоит задача филологии, филолога" В чем назначение филолога"

Именно в том, чтобы понимать чужие культуры - особенно прошлые, чтобы лучше знать, откуда мы вышли и, стало быть, кто мы есть. Археолог понимает их по мертвым вещам, филолог по мертвым словам. Это трудно: велик соблазн вообразить, что эти слова - живые, и понимать мысли и чувства чужой культуры по аналогии с душенным опытом нашей собственной культуры. Ребенку кажется, что если да по-русски значит "да", а по-немецки "там", то это неправильно. Легко объяснить ему, что это не так, но гораздо труднее объяснить взрослому, что любовь по-русски и любовь по-латыни - тоже очень разные вещи. Вот этим и занимается филология: отучает нас от эгоцентризма, чтобы мы не воображали, будто все и всегда были такие же, как мы. Мой покойный товарищ С. С. Аверинцев хорошо писал об этом в самой первой своей публичной статье, которая называлась "Похвала филологии".

Ваше мнение о современной филологии"

Об античной нашей филологии не скажу ничего, кроме хорошего: молодых античников сейчас учат гораздо лучше, чем пятьдесят лет назад учили нас. К нам тогда проблемы мировой науки доходили с пятидесятилетним запозданием, а к ним теперь доходят примерно с двадцатилетним, это уже нормально. А о литературоведении вообще" После конца советской идеологии образовался идеологический вакуум, в него хлынули новейшие западные постструктуралистские моды вперемешку с воспоминаниями о русской религиозной философии, образовался ирра-ционалистический хаос, я не умею использовать это в своей работе, поэтому вряд ли имею право о нем судить.

Как вы относитесь к идее выбросить из школы филологию, и в частности апаш стихов- пусть дети просто читают художественную литературу"

Просто" читать - совсем не просто: даже взрослый обычно не может дать себе отчета, почему ему нравится или не нравится такое-то стихотворение. Когда школьник спрашивает: "А почему я должен интересоваться Пушкиным" - то ответить ему очень трудно. Когда человек не понимает, что и почему ему интересно, то ему трудно искать новые книги, которые могли бы оказаться ему тоже интересны, и он начинает читать только привычное или вовсе перестает читать. Конечно, тем, у кого от природы тонкий художественный вкус, это не грозит, и учиться анализу им не нужно. Но таких мало-, у меня, например, такого вкуса нет. Вот таким, как я, я и хочу помочь.

Применение точных методов в литературоведении - хорошо ли это, не убивает ли это живое целое, разлагая его на части"

А вы уверены, что Пушкин для вас - живое целое" Пушкин писал не для нас, мы воспринимаем из сказанного им лишь малую часть, а остальное дополняем своим воображением.

Почему часто приходится слышать от молодежи: *Ие люблю Пушкина*"

Потому что мы часто подходим к нему не с теми ожиданиями, на которые рассчитывал Пушкин. Мы в XX веке привыкли к поэзии ярких контрастов, а Пушкин - поэзия тонких оттенков. Конечно, если она не дается, Пушкина можно просто отложить в сторону; но если мы научимся читать по оттенкам, то наш мир станет только богаче. Беда в том, что именно этому школа нас не учит, она еще не привыкла, что Пушкин от нас отодвинулся на двести лет, что его поэтический язык нужно учить, как иностранный, а учебники этого языка еще не написаны. Вот филологи их и пишут по мере сил.

Я сказал: "подходим не с теми ожиданиями*. Что это значит" Вот Евгений Онегин получил письмо от Татьяны: чего ждали первые пушкинские читатели" "Вот сейчас этот светский сердцеед погубит простодушную девушку, как байронический герой, которому ничего и никого не жаль, а мы будем следить, как это страшно и красиво*. Вместо этого он вдруг ведет себя на свидании не как байронический герой, а как обычный порядочный человек - и вдруг оказывается, что этот нравственный поступок на фоне безнравственных ожиданий также поэтичен, как поэтичен был лютый романтизм на фоне скучного морализма. Нравственность становится поэзией - разве это нам не важно" А теперь - внимание! - Пушкин не подчеркивает, а затушевывает свое открытие, он пишет так, что читатель не столько уважает Онегина, сколько сочувствует Татьяне, с которой так холодно обошлись. И в конце романа восхищается только нравственностью Татьяны ("я вас люблю... но я другому отдана"), забывая, что она научилась ей у Онегина. А зачем и какими средствами добивается Пушкин такого впечатления - об этом пусть каждый подумает сам, если ему это интересно.

Почему переводы на близкородственные языки - например, "Евгений Онегин* на украинском - для нефилолога звучат как пародия"

Потому что и не в переводе непривычный русский человек воспринимает украинский как испорченный русский. Как с этим бороться" Разрушать непривычность: время от времени показывать русскому человеку хорошие украинские стихи с русским переводом, чтобы он увидел: а ведь русский перевод слабее смешного украинского подлинника.

Почему Вы написали -Занимательную Грецию*" Разве история древней Греции нуждается в популяризации"

Популяризация - это значит: делать не общеизвестное общеизвестным История греческой культуры не так уж общеизвестна - говорю об этом с совершенной задали такой вопрос, она ответила: "В двенадцатом". - "На барщине" - "Нет, нет, в келье!" Наверное, к таким вопросам нужно добавлять: и кем"* Тогда можно было бы ответить, например, "камнем".

Вы пользуетесь компьютером в своей работе" Как вы относитесь к интернету" Стало ли легче работать с появлением новой техники"

Считать стало легче: я работал сперва на конторских счетах, потом на арифмометре, потом на калькуляторе. Читать нужное стало легче с появлением ксерокса Компьютер у меня есть: на нем печатать удобнее, чем на пишущей машинке. А интернет наступил слишком быстро, я еще не успел к нему привыкнуть. Отношусь я к нему с большим уважением - именно за то, что он, говорят, дает быстрый доступ к нужным книгам Это хороша на всей моей памяти нас, филологов, снабжали заграничной научной литературой очень плохо. Писать стало легче: из-за старости голова вмещает меньше, это принуждает писать большие статьи не целиком, а по кусочкам, а это легче делать на компьютере, чем на пишущей машинке Думать -легче не стало.

В чем, на ваш взгляд, состоит задача филологии, филолога" В чем назначение филолога"

Именно в том, чтобы понимать чужие культуры - особенно прошлые, чтобы лучше знать, откуда мы вышли и, стало быть, кто мы есть. Археолог понимает их по мертвым вещам, филолог по мертвым словам. Это трудно: велик, соблазн вообразить, что эти слова - живые, и понимать мысли и чувства чужой культуры по аналогии с душевным опытом нашей собственной культуры. Ребенку кажется, что если да по-русски значит "да", а по-немецки "там", то это неправильно. Легко объяснить ему, что это не так, но гораздо труднее объяснить взрослому, что любовь по-русски и любовь по-латыни - тоже очень разные вещи. Вот этим и занимается филология: отучает нас от эгоцентризма, чтобы мы не воображали, будто все и всегда были такие же, как мы. Мой покойный товарищ С. С. Аверинцев хорошо писал об этом в самой первой своей публичной статье, которая называлась "Похвала филологии".

Ваше мнение о современной филологии"

Об античной нашей филологии не скажу ничего, кроме хорошего: молодых античников сейчас учат гораздо лучше, чем пятьдесят лет назад учили нас К нам тогда проблемы мировой науки доходили с пятидесятилетним запозданием, а к ним теперь доходят примерно с двадцатилетним, это уже нормально. А о литературоведении вообще" После конца советской идеологии образовался идеологический вакуум, в него хлынули новейшие западные постструктуралистские моды вперемешку с воспоминаниями о русской религиозной философии, образовался ирра-ционалистический хаос; я не умею использовать это в своей работе, поэтому вряд ли имею право о нем судить.

Как вы относитесь к идее выбросить из школы филологию, и в частности анализ стихов: пусть дети просто читают художественную литературу"

Просто" читать - совсем не просто: даже взрослый обычно не может дать себе отчета, почему ему нравится или не нравится такое-то стихотворение. Когда школьник спрашивает: "А почему я должен интересоваться Пушкиным" - то ответить ему очень трудно. Когда человек не понимает, что и почему ему интересно, то ему трудно искать новые книги, которые могли бы оказаться ему тоже интересны, и он начинает читать только привычное или вовсе перестает читать. Конечно, тем, у кого от природы тонкий художественный вкус, это не грозит, и учиться анализу им не нужно. Но таких мало; у меня, например, такого вкуса нет. Вот таким, как я, я и хочу помочь.

Применение точных методов в литературоведении-хорошо ли это, не убивает ли это живое целое, разлагая его на части"

А вы уверены, что Пушкин для вас - живое целое" Пушкин писал не для нас, мы воспринимаем из сказанного им лишь малую часть, а остальное дополняем своим

воображением.

Почему часто приходится слышать от молодежи- *Не люблю Пушкина*"

Потому что мы часто подходим к нему не с теми ожиданиями, на которые рассчитывал Пушкин. Мы в XX веке привыкли к поэзии ярких контрастов, а Пушкин -поэзия тонких оттенков. Конечно, если она не дается, Пушкина можно просто отложить в сторону; но если мы научимся читать по оттенкам, то наш мир станет только богаче. Беда в том, что именно этому школа нас не учит, она еще не привыкла, что Пушкин от нас отодвинулся на двести лет, что его поэтический язык нужно учить, как иностранный, а учебники этого языка еще не написаны. Вот филологи их и пишут по мере сил.

Я сказал: "подходим не с теми ожиданиями". Что это значит" Вот Евгений Онегин получил письмо от Татьяны: чего ждали первые пушкинские читатели" "Вот сейчас этот светский сердцеед погубит простодушную девушку, как байронический герой, которому ничего и никого не жаль, а мы будем следить, как это страшно и красиво". Вместо этого он вдруг ведет себя на свидании не как байронический герой, а как обычный порядочный человек - и вдруг оказывается, что этот нравственный поступок на фоне безнравственных ожиданий также поэтичен, как поэтичен был лютый романтизм на фоне скучного морализма. Нравственность становится поэзией - разве это нам не важно" А теперь - внимание! - Пушкин не подчеркивает, а затушевывает свое открытие, он пишет так, что читатель не столько уважает Онегина, сколько сочувствует Татьяне, с которой так холодно обошлись. И в конце романа восхищается только нравственностью Татьяны ("я вас люблю. но я другому отдана"), забывая, что она научилась ей у Онегина. А зачем и какими средствами добивается Пушкин такого впечатления - об этом пусть каждый подумает сам, если ему это интересно.

Почему переводы на близкородственные языки - например, Евгений Онегин* на

украинском - для нефилолога звучат как пародия"

Потому что и не в переводе непривычный русский человек воспринимает украинский как испорченный русский. Как с этим бороться" Разрушать непривычность: время от времени показывать русскому человеку хорошие украинские стихи с русским переводом, чтобы он увидел: а ведь русский перевод слабее смешного украинского подлинника.

Почему Вы написали Занимательную Грецию*" Разве история древней Греции

нуждается в популяризации"

Популяризация - это значит: делать не общеизвестное общеизвестным История греческой культуры не так уж общеизвестна - говорю об этом с совершенной ответственностью. Стало быть, нуждается, - разве нет" Точно так же, как история всякой другой культуры: мне очень жаль, что я так и умру, плохо зная, например, арабскую культуру оттого, что не нашел подходящего для меня ее популярного описания.

А если бы у Вас нашелся подражатель, который решил написать книгу "Занимательная Россия" - о современной России, сохраняя стилистику "Занимательной Греции" Что получилось бы из такого труда" Или он так и остался бы незакончен, потому что для подобной работы необходима дистанция в века"

Сочиняя "Занимательную Грецию", я однажды попал в больницу, сосед меня

спросил, что это я пишу. Я ответил, он сказал: "Наверное, еще интереснее было бы написать "Занимательную историю КПСС. Это были еще те времена. Разумеется, человек с ясным умом мог бы просто написать и о сложной современности - я первый был бы рад прочитать такую книгу. Некоторые и пишут, но для взрослых, а школьникам такие книги нужнее: им в этой современности жить и работать. А дистанцию для такого взгляда создает сам пишущий, если хватает сил! Академик Веселовский, филолог, сто лет назад говорил: "Нам кажется, что средневековые поэмы и повести все на одно лицо, а нынешние, реалистические - все разные, вес индивидуальные. Но это иллюзия - попробуем охватить взглядом всю массу того, что сейчас пишется, как мы охватываем старину, и мы увидим/что и у нас все на одно лицо". О развале советской империи проливают слезы во всех газетах, и всем кажется, что это единственная в своем роде трагедия. Редко кто вспоминает, что в 1960-х годах точно так же развалились все западные колониальные империи, и мы тогда этому не удивлялись, а радовались. Теперь эта волна истории дошла и до нас с обычным запозданием в одно поколение. Нужно ли ждать дистанции, чтобы это понять и об этом сказать"

Что бы делал Эпиктещ о котором вы писали, будь он не "древним пластическим греком", как у Козьмы Пруткова, а нашим современником-шахтером"

Вопрос прекрасный, но ответ - очевидный. Если бы Эпиктет был шахтером, он бы исправно работал в шахте, вел бы с товарищами точно те же беседы, а они бы, будь на то хоть малая возможность, точно так же их записывали бы. Не забывайте, Эпиктет был не пластическим эстетом, а рабом, а рабам в древности жилось не лучше, чем шахтерам в наше время.

Что для вас означает выражение "аристократы духа*" Есть еще понятие властители дум", очень популярное лет пятнадцать назад. Насколько они вам близки"

Аристократы" - выражение метасрорическое, и обычно значит: особая порода хороших людей, обычно наследственная. Мне не хочется верить, что такие люди существуют как порода, - но, конечно, это только потому, что я не чувствую этой аристократичности в себе самом. "Властители дум" - тоже понятие, мне не близкое: оно как бы предполагает твою некритическую подвластность их власти, а меня учили, что это нехорошо. Однако если представлять их себе не породой, а поштучно, - то, конечно, у каждого из нас есть крут людей, которые для него авторитетны как умные люди и как хорошие люди. К счастью, эти два качества часто совпадают

Чем для Вас лично было общение с Аверинцевым" Можно ли сказать о смерти С. С Аверинцева "с ним умерла целая эпоха*"

ответственностью. Стало быть, нуждается, - разве нет" Точно так же, как история всякой другой культуры: мне очень жаль, что я так и умру, плохо зная, например, арабскую культуру оттого, что не нашел подходящего для меня ее популярного описания.

А если бы у Вас нашелся подражатель, который решил написать книгу "Занимательная Россия" - о современной России, сохраняя стилистику Занимательной Греции" Что получилось бы из такого труда" Или он так и остался бы незакончен, потому что для подобной работы необходима дистанция в века"

Сочиняя "Занимательную Грецию", я однажды попал в больницу, сосед меня спросил, что это я пишу. Я ответил, он сказал: "Наверное, еще интереснее было бы написать "Занимательную историю КПСС". Это были еще те времена. Разумеется, человек с ясным умом мог бы просто написать и о сложной современности-я первый был бы рад прочитать такую книгу. Некоторые и пишут но для взрослых, а школьникам такие книги нужнее: им в этой современности жить и работать. А дистанцию для такого взгляда создает сам пишущий, если хватает сил. Академик Вессловский, филолог, сто лет назад говорил: "Нам кажется, что средневековые поэмы и повести все на одно лицо, а нынешние, реалистические - все разные вес индивидуальные. Но это иллюзия - попробуем охватить взглядом всю массу того, что сейчас пишется, как мы охватываем старину, имы увидим что и у нас все га одно лицо". О развале советской империи проливают слезы во всех газетах, и всем кажется, что это единственная в своем роде трагедия. Редко кто вспоминает, что в 1960-х годах точно так же развалились все западные колониальные империи, и мы тогда этому не удивлялись, а радовались. Теперь эта волна истории дошла и до нас, с обычным запозданием в одно поколение. Нужно ли ждать дистанции, чтобы это понять и об этом сказать"

Что бы делал Эпиктет, о котором вы писали, будь он не "древним пластическим греком", как у Козьмы Пруткова, а нашим современникам -шахтером"

Вопрос прекрасный, но ответ - очевидный. Если бы Эпиктет был шахтером, он бы исправно работал в шахте, вел бы с товарищами точно те же беседы, а они бы, будь на то хоть малая возможность, точно так же их записывали бы. Не забывайте, Эпиктет был не пластическим эстетом, а рабом, а рабам в древности жилось не лучше, чем шахтерам в наше время.

Что для вас означает выражение аристократы духа*" Есть еще понятие "властители дум", очень популярное лет пятнадцать назад. Насколько они вам близки"

Аристократы" - выражение метафорическое, и обычно значит: особая порода хороших людей, обычно наследственная. Мне не хочется верить, что такие люди существуют как порода, - но, конечно, это только потому, что я не чувствую этой аристократичности в себе самом. Властители дум" - тоже понятие, мне не близкое: оно как бы предполагает твою некритическую подвластность их власти, а меня учили, что это нехорошо. Однако если представлять их себе не породой, а поштучно, - то, конечно, у каждого из нас есть круг людей, которые для него авторитетны как умные люди й как хорошие люди. К счастью, эти два качества часто совпадают

Чем для Вас лично было общение с Аверинцевым" Можно ли сказать о смерти С САверинцева "с ним умерла целая эпоха*"

ответственностью. Стало быть, нуждается, - разве нет" Точно так же, как история всякой другой культуры: мне очень жаль, что я так и умру, плохо зная, например, арабскую культуру оттого, что не нашел подходящего для меня ее популярного описания.

А если бы у Вас нашелся подражатель, который решил написать книгу Занимательная Россия* - о современной России, сохраняя агшлистику "Занимательной Греции*" Что получилось бы из такого труда" Или он так и остался бы не закончен, потому что для подобной работы необходима дистанция в века"

Сочиняя "Занимательную Грецию", я однажды попал в больницу, сосед меня спросил, что это я пишу. Я ответил, он сказал: "Наверное, еще интереснее было бы написать "Занимательную историю КПСС". Это были еще те времена. Разумеется, человек с ясным умом мог бы просто написать и о сложной современности - я первый был бы рад прочитать такую книгу. Некоторые и пишут, но для взрослых, а школьникам такие книги нужнее: им в этой современности жить и работать А дистанцию для такого взгляда создаст сам пишущий, если хватает сил. Академик Ве-ссловский, филолог, сто лет назад говорил: "Нам кажется, что средневековые поэмы и повести все на одно лицо, а нынешние, реалистические - все разные, вес индивидуальные. Но это иллюзия - попробуем охватить взглядом всю массу того, что сейчас пишется, как мы охватываем старину, и мы увидим, что и у нас все на одно лицо". О развале советской империи проливают слезы во всех газетах, и всем кажется, что это единственная в своем роде трагедия. Редко кто вспоминает, что в 1960-х годах точно также развалились все западные колониальные империи, и мы тогда этому не удивлялись, а радовались. Теперь эта волна истории дошла и до нас С обычным запозданием в одно поколение. Нужно ли ждать дистанции, чтобы это понять и об этом сказать"

Что бы делал Эпиктет, о котором вы писали, будь он не "древним пластическим грекам", коку Козьмы Пруткова, а нашим современникам-шахтерам"

Вопрос прекрасный, но ответ - очевидный; Если бы Эпиктет был шахтером, он бы исправно работал в шахте, вел бы с товарищами точно те же беседы, а они бы, будь на то хоть малая возможность, точно также их записывали бы. Не забывайте, Эпиктет был не пластическим эстетом, а рабом, а рабам в древности жилось не лучше, чем шахтерам в наше время.

Что для вас означает выражение "аристократы духа*" Есть еще понятие "властители дум", очень популярное лет пятнадцать назад. Насколько они вам близки"

Аристократы" - выражение метафорическое, и обычно значит: особая порода хороших людей, обычно наследственная. Мне не хочется верить, что такие люди существуют как порода, - но, конечно, это только потому, что я не чувствую этой аристократичности в себе самом. "Властители дум" - тоже понятие, мне не близкое: оно как бы предполагает твою некритическую подвластность их власти, а меня учили, что это нехорошо. Однако если представлять их себе не породой, а поштучно, - то, конечно, у каждого из нас есть круг людей, которые для него авторитетны как умные люди и как хорошие люди. К счастью, эти два качества часто совпадают.

III. От А до Я

Дайте волю человеку, Я пойду в библиотеку: Я в науку ухожу, Мысли удочкой ужу.

Т. Бек

Модное изобилие цитат - чрезвычайно раздражительное явление, ибо цитаты -векселя, по которым цитатчик не всели может платить.

В. Набоков

Лиши мне мне всегда очень нужен кто-нибудь, кто бы меня понимал, хотя бы неправильно.

И. Сказов, Неотправленное письмо. От графа Сен-Жермена к Агасферу

А "Чарушин писал просто, как будто врачу говорил а-а* (Дневник Е Шварца).

Аббревиатура Дочь организует группу психологической реабилитации детей трудного поведения - сокращенно "предтруп".

Агностицизм Г. Шенгели в воспоминаниях о Дорошевиче пишет, что Хейфец, у которого тот печатался в Одессе, сказал: Знаете, какая разница между Дорошевичем и проституткой" Он получает за день, а она за ночь". Дорошевич, узнав, спросил: "А знаете, какая разница между Хейфецем и проституткой" - "Незнаем". - "И я не знаю". Больше Хейфец не острил.

Анаколуф "Приказываю дать Каткову первое предостережение за эту статью и вообще за все последнее направление, чтобы угомонить его безумие и что всему есть мера". Резолюция Александра III (Феоктистов). Надпись в гостинице: "Не разрешается пребывание в комнате без разрешения коменданта в свое отсутствие посторонних лиц, а также давать посторонним лицам ключи от комнаты". Маяковский: "Москва не как русскому мне дорога, а как боевое знамя".

Аисельм "Директора нет. И все. - Как же так. Если директор, значит, он есть" (И. Бахтерев. Царь Македон). Это то же, что и доказательство бытия Божьего от Анссльма Кентерберийского. Ср.

Ср. педагогическую аргументацию А. Жолковского: Американская диссертация должна существовать. В этом ее отличие от Господа Бога, который так совершенен, что может и не существовать".

Анти- "Это не религиозные стихи, а антиантирелигиозные: это разница", - сказал кто-то. В. Парках печатал антитеррорные стихи Агриппы дОбинье как антифашистские (Агриппу у нас знали по Г. Манну), а "Еврейских поэтов - жертв инквизиции" - как антирелигиозные. Одновременно в 1934 г. "Песнифранцузской революции" вышли едва ли не ради десяти страничек "Ямбов" А. Шенье в переводе Зенкевича (в приложении): эзопов язык переводчиков.

Антиглобализм Декларация его уже у Гейне в "Германии". Как хорошо, что в Тевтобургском лесу германцы разбили римлян, а не римляне германцев! А то что было бы! Профессор Масман знал бы латинский язык - вот ужас-то!

Антипугало Вот уже второй человек и по другому поводу говорит мне: Если бы не вы, я бы бросил эту [такую-то] затею".

Апогей "Мне писала как-то киевская неизвестная поэтесса: все бы ничего, да вот не могу довести себя до апогея..." (Гиппиус -Ходасевичу, 1 окт. 1926 г.).

Артикль "Се nest pas un st, eest le st", - говорил Талейран. Точный русский перевод. - "тот еще дурак". Заглавие Мопассана "Une vie" переводили "Жизнь" или "Одна жизнь*; точнее всего было бы: "Жизнь как жизнь".

Артист Слова Блока - вслед за Ницше - о человеке-артисте будущего нельзя правильно понять, не помня его анкету в 18 лет: ваш идеал" - "Быть актером императорских театров". На ночь он мазал губы помадой и лицо борным вазелином.

Аскетизм "Фиваидские киновии были школой смирения личности, как огромная коммунальная квартира", - сказала Т. М.

[аннотация для библиотечной карточки к книге Сорокин В. В, "Избранное", 1978 (цит. с. 132,153,198). Валентин Сорокин - пот русской души. Он пишет о орчавой полыни, о том, как хруптят пырей хамовитые козы, когда дует сивер и работника залъделый бастрик прислонен к дровнику. Он любит- "И заёкают тетки, зазудятся кулаки, закаливают подметки, заискрятся каблуки!* Он про-гтг за себя: *Не стегайте меня ярлыком шовиниста, - кто мешает нам жить, пот и есть шовинист..." Вообще говоря, аннотаторам полагалось такие книги отбраковывать и писать скучные мотивировки их непригодности для районных, ородских и областных библиотек Но я предпочитал писать честную аннотацию, чтобы начальство посмеялось и отбраковало книгу само.

Баранки 60 лет Вяч. Иванову. "Поди, пришел сосед Муратов, поставили самовар, попили чаю с римскими баранками, попели орфические гимны и разошлись" (Ремизов. Петерб. буерак).

Басня Мышь, второпях столкнувшись с ласкою, крикнула: "Привет* я от змеи!" Вавилонская басня из книги Ламберта, я хотел начать ею сборник переводов "Классическая басня", но весь восточный раздел в "Московском рабочем" выкинули, потому что там были басни из Библии.

Бейлис В Киеве была конференция к 80-летию дела Бейлиса, Ю Ш написал мне: "Бейлис умер, но дело его живет".

Бихевиоризм Бихевиористская проза: поступки без психологии. Ее классики - Хармс, Хемингуэй и Николай Успенский.

Благодарность "Обе книги заслуживают похвалы, обе заслуживают благодарности, и обе - больше благодарности, чем похвалы" (отзыв Хаусмена о двух изданиях Луцилия).

Близнец С. И. Гиндин сказал: половина "Близнеца в тучах" о дружбе и близнечестве - при переработке отпала, потому что Пастернак стал терять друзей, Обходиться без людей, потом обходиться без книг - как трагично это засыхание человека, который продолжал верить, что поэзия - это губка. Письма его Многословны, как у молодого Бакунина с друзьями: чем больше он чувствовал себя равнодушным, тем больше старался быть деликатным. См. Вата.

Большевики не исправили Россию за 70 лет, а христианство - за 1000 лет.

Бострог "На кафтан или зипун надевали ферязь или терлик, а поверх того охабень или бострог. Самоеды на литы (исподние самоедские сапоги или чулки, пыжиковые, шерстью внутрь) надевают пимы, а на пимы - топаки, род кенег" (А. Терещенко. Быт рус народа).

Булгаков Из письма О. К.: "Я нашла в Булгакове точное описание булга-поведении. В "Роковых яйцах" в "красной полосе" шла борьба за существование. "Побеждали лучшие и сильные И эти лучшие были ужасны". Поэтому постараюсь больше о Булгакове не писать".

Когда-то при мне сравнивали Булгакова и Мандельштама, "Непохожи, - сказал Вяч. Вс Иванов;** Мандельштам мог принять революцию, но не мог Сталина, а Булгаков мог принять Сталина, но не революцию*. Это натяжка, но любопытная: оба кончили жизнь произведениями о Сталине, ноу Мандельштама "сталинская ода* получилась очень хорошим и сильным стихотворением (Бродский прямо говорил гениальным), а у Булгакова *Батум* - кажется, посредственная пьеса (говорю кажется", потому что раскрывал, но не читал). Мандельштам сумел уверить себя, что Сталин и революция - одно, а революцию он, действительно, принял Пожалуй, про себя я чаше сравниваю Булгакова не с Мандельштамом, а с Платоновым. Стиль Булгакова я люблю больше, но душевно Платонов мне ближе, революция ужасна у обоих, но Платонов не ненавидит ее оголтелых героев, а жалеет их; а Булгаков ненавидит, и ненавидит со вкусом и наслаждением А я не люблю тех, кто упивается ненавистью. От этого бывает очень дурная инерция бесконечного взаимоистребления. К сожалению, если стиль Булгакова переводить трудно, то стиль Платонова, вероятно, невозможно, поэтому читать и знать его будут меньше, чем Булгакова,

Булгарин У Фейхтвангера в каждом романе есть отрицательный персонаж с квакающим голосом, у Тынянова - брызгающий слюной. Я спросил Л. Я. Гинзбург, нет ли сведений, с кого он списывал Булгарина. Она ответила- "Были разговоры о том, что Т. изобразил Оксмана, с которым дружил. Очевидно, подразумевалось соотношение: Грибоедов-Булгарин - Недостоверность, а сплетня 1920-х гг.-, впрочем, на Юр. Ник это похоже* (письмо 25 июня 1986 г.).

Буриме Банальные рифмы в традиционалистических культурах должны были цениться: нужно было уложить хвалу императрице не только в ритм и рифмы, а в рифмы на такие-то слова. Культура как буриме. Н. Заболоцкий иронизировал над переводчиком, который мог уложить в любовь-кровь-морковь решительно любое содержание, - "самое удивительное, что это печатали". Этот переводчик был запоздалым героем предшествующих эпох

Бы У С Кржижановского есть рассказ об артиллеристе, среди гражданской войны остановившем татар при Калке. Жаль, что там нет продолжения: как Россия, получив в подарок 700 свободных лет, путалась в них, чтобы в конце концов уткнуться в туже революцию и гражданскую войну. На такую тему была пьеса Фриша под названием "Биография".

Бытие С Третьяков в бесконечной езде агитирует попутчика, немец - и сознание кого коммерсанта: "Я кончаю призывом: "Германия, даешь Октябрь!" Он растроган и задает мне в лоб последний вопрос "Что бы вы сделали в Германии на моем месте" И я отвечаю, не колеблясь: То же, что и вы, ибо бытие определяет сознание" (Москва - Пекин* "Леф", 1925).

Бытие Моя жизнь от моих намерений отличается так же, как совет - и сознание екая жизнь от идеалов революции.

Важно не то, что важно, а то, что неважно, да важно, вот что важно* (слышано в детстве). Какая это риторическая фигура" I

Вата; "Вашей мягкостью, как ватой, вы затыкаете наносимые вами раны" (Цветаева Пастернаку).

Век Старшеклассникам в канун 2000 г. задали сочинение на тем) "Каких изменений я жду в XXI веке". Большинство написала ничего серьезно не изменится, а в середине нового века опять будут строить коммунизм.

Век А. К Толстой высказывал мысли XIX века языком XX века (лучшая его проза - в письмах жене, этой героине Достоевского, которую Тургенев называл гренадером в юбке), а СлучевскиА наоборот.

Вера "Не вера стоит на сомнении, а сомнение на вере", - сказали медику, исключая его из духовной семинарии.

Верность - это инстинкт самосохранения", - писала Цветаева Панну.

Верность себе - это обычно псевдоним инертности. Не будем делать из нее культа.

Вечный Дневник Веселовского: "Рим никогда не даст того, чего ожидаешь, потому что дает больше: вечный город - потому ли, что долго живет, потому ли, что долго умирает".

Викторина Французский психолог Сюрже пишет, что люди при разговоре получают 38% информации из интонации, 55% - из жестов и мимики, а откуда остальные 7%" - из слов...

Вина личности перед обществом за свое существование - это, может быть, и вина души перед телом за то, что мешает ему жить" - "Жить" - "Ну, мешает ему умирать, разлагаться".

Взгляд "Смотреть на вещи свежим взглядом - все равно, что питать сознание сырой пищей".

Воздух "Россия - страна обширная, но не великая, у нас недостаточно даже воздуха для дыхания" (адм. Чичагов, "Рус. старина", 1886, - 2, с 477).

Я не был близок с Ю. М. Лотманом, но однажды, когда мне было трудно жить, решил спрошу его - может быть, он мне скажет какое-нибудь главное слово. Не удалось: поездка была короткая, а встречи многолюдные. Прощаясь, я сказал "Хотелось кое о чем спросить, не получилось; может, в другой раз"." Он посмотрел на меня и сказал: "Знаете, нужнее всего верить самому себе. Вот когда на фронте ты идешь со взводом из окружения, а навстречу тебе целый полк так и валит в окружение, - очень трудно не повернуть и не пойти вместе со всеми*. Я уехал, и потом оказалось, что именно это мне и нужно было услышать Л. Н. Киселева сказала: *У Ю. М. все фронтовые эпизоды начинаются "когда мы драпами9*

Водка не считалась напитком, поэтому ее предлагали не выпить, а откушать. Так кот в Шварцевском "Драконе* говорит, молоко - это не питье, молоко - это еда.

Возраст. у Н. уже тот, когда приходится считать раны и исковерканные Надежды. Потребность в сочувствии, но такое самолюбие, при котором малейшая видимость сочувствия - уже оскорбление. Похоже на знаменитую кинематографическую задачу, очная ставка, крупный план лица, и нужно, чтобы зрители увидели, что этот человек узнал другого, но чтобы поверили, что следователи этого не поняли.

Воспитание Запись в дневнике А. И. Ромма (РГАЛИ, 1495,1,80,7Зоб): "С шести лет меня воспитывали в мысли, что никогда из меня ничего не может выйти. И всех прочих я в грош не ставил (по существу) именно потому, что никто из прочих этого не думал*. Ср. Волошин о мемуарах Боборыкина: "...у Б. есть наивная убежденность в том, что из всех тех, кто были с ним знакомы, ничего порядочного выйти не может".

Вот так и Заседание с отчетом общества (такого-то): такой хаос, что по здравому смыслу подобная организация ни секунды существовать не может, однако существует и даже чаем поит, Значит, может существовать и дальше, но как - прогнозированию не поддастся. А мы здесь почему-то занимаемся именно планированием. Вот так и весь мир - существует лишь в порядке фантастического исключения, а мы стараемся отыскать "в нем правила и законы.

Вперсжаб > >- чтобы получился перехват, пережабинка. Барыня впережаб затягивается* (Даль).

Впятеро. А. Н. Попов должен был читать нам методику преподавания латинского языка. Он пришел и сказал *Я должен читать вам методику, но не буду, потому что полагаю, что наукиметодики нет А чтобы хорошо учить, нужно знать впятеро больше, чем говоришь, и тогда никакие методики тебе не потребуются*. Чтобы хорошо учить -знать впятеро; а чтобы хорошо творить" - чувствовать впятеро" Выборку из переводимого поэта можно делать, только переведя впятеро и выбрав из получившегося - потому что переводимое никогда не равно переведенному. В Худлите меня мобилизовали на переводы для антологии современной немецкой поэзии и дали список стихов Э. Майствра, (Почему именно этого исковерканного мироненавистника, я не знаю: одни говорили - то сходству с нами", другие - *по противоположности с вами*) Я перевел впятеро, принес и уныло сказал; *Вот, отбирайте, пожалуйста", Там долго удивлялись.

Врио по-русски - подставное лицо. Я - временно исполияглшй обязанности человека (звучит ли это гордо"). Время кончи лось, обязанности нет. I

Все "Здесь все стихи мне! почти все!" - говорила Анна Ахматоп голосом Ноздрева у Л Чуковской 4 нояб. 1962 г.

Все Николай сказал генералу Назимову, попечителю Московского округа: "Я прочитал все книги по философии и убедился, что все это только заблуждение ума" (Феоктистов).

Все М К. Морозова в своем философском салоне, может быть понимала не все, но понимала всех (Стеттун). I

Всякий "Считал ничтожеством всякого, кто соглашался, и наглым ничтожеством - всякого, кто не соглашался* (Дневник А. И. Рон-ма, 1939, РГАЛИ).

В-третьих! - начал свою первую на памяти А. Ф Кони лекцию Ф. Буслаев.

Заболоцкий считал себя вторым поэтом XX в. после Пастернака: Блока, во-первых, не любил, во-вторых, не признавал, в-третьих, считал поэтом XIX в.

Вчера Ю. Мании в 1983 г- "Может возникнуть концепция передою-го человека, т.е. человека, позавчера питавшего те иллюзии, которые рухнули только вчера*. Ср. X Пьонтск: *Я хочу такого Завтра, у которого не было бы Вчера*.

Вы "Я один, а вас много", - сказал Пилат Христу (И. Бабель).

Ответь мне, ты есть Bay или Bay"* Туземец ответил очень внятно: *Грйя (я чквртсм жрнхке иооооксиуЫ. - "Очень хорошо, - отвечал путешественник. -только этого мне и не хватало!* (С. П. Бобров, заготовки эпиграфов, РГАПИ, 2554, 2,272, л188). А

Выпуклый "Я - выпуклая фигура, как же меня не предать истории"* -говорил генерал Новоселов (Ясининский, 116).

Выпуклый Катков не читал статей, на которые возражал, их ему пересказывали, он просил отмстить такие-то выпуклые пункты и читал только их, чтобы не терять сосредоточенности (11. Любимов).

Где нас нет там по две милостыни дают (Пословицы Симони).

Геометрия Каждый параллелограмм жалеет не о том, что он не прямоугольник, а о том, что перекошен не и ту сторону.

Героиня "Ваша любимая героиня в романах" - "Осилю в Трех смертях4 Толстого" (Ответ Фета в альбомной анкете).

Главное "Трудно написать биографию, даже свою, когда нет самого главного - счерти" ГМ. Козырев, в 30 лет. расстреляли его в 49)

Гласность "Муж, явно творяй правду и твердый в правилах своих, допустит всякий глагол о себе. Он ходит во дни и творит себе на пользу клевету своих злодеев. Откупы в мыслях вредны* (Радищев).

Гласность - "это значит, что можно говорить о том, что нужно делать".

Годовщина "День каждый, каждую годину / Привык я думой провожать, / Грядущей смерти годовщину / Меж них стараясь угадать". В Пушкинском словаре это значение не комментируется, а ведь здесь предполагается обратное движение времени, счет от будущего, как в римском календаре или в числительном "девяносто". Хочется считать свои годы уже не вперед от рождения, а назад от смерти, а дата предстоящей смерти расплывчата, и это нервирует. Ср. "Недвижимо склоняясь и хладея, / Мы движемся к началу своему" - хотя ожидалось бы "к концу". Не отсюда ли у Мандельштама: "О как мы любим лицемерить / И забываем без труда / То, что мы в детстве ближе к смерти, / Чем в наши зрелые года". (Стихотворение это - с двумя равноправными концовками, оптимистической и пессимистической; но это уже другая тема). Честертон писал: взрослый человек живет после конца света, а подросток -перед; отчаяние - это возрастное состояние.

Гордость "Архиерейская гордость напоминала дамскую": не гордость, а опасение неприличного плюс привычка быть предметом ухаживания (Гиляров-Платонов).

Градус С ABi "Бродский говорил о том, что знает, громко и уверенно, а о том, чего не знает, еще на градус увереннее. Помните, как он на Мандельштамовской конференции сказал, что Христос, как римский гражданин, конечно же, знал латынь и читал 4-ю эклогу"

Дважды два Я всю жизнь старался, чтобы наука твердо опиралась надваж-четыре ды два, но никогда не считал "четыре" объективностью: просто видел, что насчет дважды два люди лучше всего сумели сговориться между собой (кроме человека из подполья). Но когда я сказал врачу, что так же можно было бы договориться и о том, что дважды два пять, он встревожился обо мне больше, чем когда-нибудь.

Девиз Когда-то очень давно С Ав. сказал мне не без иронии: "Если бы у вас был герб, вы могли бы написать в девизе: "О чем нельзя сказать, следует молчать"". Я знал эту сентенцию Витгенштейна, но отдельно она казалась мне тривиальной, а в "Трактате" непонятной. Понял я ее, когда в какой-то популярной английской книжке нашел мимоходное пояснение: <...а не следует думать, что об этом можно, например, насвистать*. Тут сразу все стало ясно, потому что свиста такого рода все мы наслушались-перенаслушались. Теперь я знаю даже научное название этого свиста: метаязык. Впрочем, предтечей Витгенштейна был Ри-пароль, сказавший: "Разум слагается из истин, о которых надо говорить, и из истин, о которых надо молчать*.

Дело* Сухово-Кобылина. А. И. Доватур считал, что это было самоубийство чужими руками: француженка наняла убийцу, та как умереть хотела, а убить себя боялась. Такие-де случаи бывали (Это - сюжет романа Жюль Верна "Бедствия китайца в Китае".)

Демократия "Волки сыты, а овец не спрашивают*.

Демократия Нынешние лисы говорят, что мы зелены для винограда (Вяземский).

Державно Ельцин, расстреляв Верховный совет, велел отреставрироватьКремль. "Как"* - "Чтоб было державно*. В главном зале былотри трона: для царя, царицы и вдовствующей царицы; их отыскали в Петергофе и Гатчине, но выцарапать у музейщиков несмогли. Сделали идеальные копии, а потом стали думать, когоже на них сажать" и на инаугурации прикрыли драпировкою ("Общая газета", 8.2.2001).

Детектив Лирическая композиция у темных поэтов XX в. требует, чтобы читатель реконструировал ситуацию высказывания из рассеянных, перепутанных и нарочито незаметных мелочей. Иные филологи работают над ними по Конан Дойлю, иные -по Честертону.

Детектор лжи Сын в детстве спрашивал: "Это значит: человек лжет, а он краснеет"

Детерминизм "Все происходит не случайно, а по тем или иным приминай, обычно по иным".

Детерминизм А ведь я усомнился в сквозном детерминизме всего сущего только на мысли: не могла же от начала мира быть запрограммирована такая тварь, как я!

Детерминизм Тынянов говорил: я детерминист, я ощущаю, как меня делает история (зап. Л. Гинзбург). А В. Каверин писал: "Если бы у моине было детства, я не понимал бы истории, если бы не было революции - я не понимал бы литературы". Ср. "время ломает меня, как монету".

Детерминизм я объяснял сыну, в жизни нет цели, а есть причины. НН сказал: "Ну, в вашей-то жизни цель есть*. А причин нет.

Дети "Малые детки поспать не дадут, а с большими детками сам не уснешь" (Даль). А сегодня говорят: "Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы своих не приносило" или "Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось".

Дега И. Ю. П. сказала: "По "Живаго" видно, что Пастернак не любил детей - они были для него только отяготителями женской доли, на которой он только и был сосредоточен: "в браке дети теребят"". Я вспомнил, как В. В. Смирнова была недовольна мимолетностью фразы: "они поженились, и у них пошли дети".

Дети М. Гершензон писал: когда дети кончают университетский курс, то и родители их кончают родительский курс (И какой начинают")

Дети Маяковский писал будто бы для пролетарских детей, но начинал (по традиции"): "Вот няня. Няня гуляет с Ваней".

Жене приснилось: малолетнему сыну дали пачку бумаги рисовать, он рисует, это разноцветные орнаменты, но вдруг, всмотревшись, видно: за ними мелкие фигурки, они складываются в картинки мировой истории - неолит Фермопилы, крестовые походы, вот уже наше время, а рисунки еще не кончились, и тут приходят люди, опечатывают квартиру, вход по пропускам, посетители только на черных *Волгах* и по красным коврам, а мы живем на асфальтовом дворе в шалаше, и жена тихо бранит сына, что это все из-за него

Джон Джонсон может быть уверен хотя бы в одном что никто лучше его не сумеет быть Джоном Джонсоном" (Честертон). Так сказать, профессионально быть самим собой. Да я - то сомневаюсь, не по ошибке ли я числюсь Джоном Джонсоном И утомительно сдаю сам себе экзамены на самого себя.

*И бог призвал слона, всем-слонам-слона, и сказал ему: "Играй в слона*. И всем-слонам-слон стал делать, что приказано" (Киплинг. Сказки).

Диалог с текстом" Нет, мое чтение не деформирует текст, как и меня не деформирует чье-то мнение обо мне Но злословие обо мне деформирует мой образ" Ну, значит, мы ведем диалог не с текстом, а с образом текста. Но если я невротик, то я изменюсь, весь сосредоточусь на отрицании этого злословия и т. д. Диалогисты представляют текст не иначе как таким невротиком.

Дискурс Рапсоды собирали свой эпический текст из готовых блоков, как В. Синявский складывал незабываемые футбольные репортажи из "обводит одного, другого, третьего", "навешивает на штрафную площадку", "надо бить!", "мяч уходит на свободный... Я не знал, что все это такое, но слушал радио неотрываясь, и из фраз складывались картины, фантастические, но разнообразные Когда наступило время телевизоров и мне показали, как выглядит футбол на поле, я не понимал решительно ничего. По Тынянову, это называется: разница междусукцессивным и симультанным восприятием. Сукцсссивность, однолинейность - это и есть дискурс Когда я приезжаю в новый город, я прежде должен прочесть строчка за строчкойвсе вывески, афиши и прочие малые уличные жанры - и лишьпотом начинаю замечать двухмерные фасады и трехмерные здания, на которых эти жанры висят. А в словосочетания "дне*курс власти", "филологический дискурс", "эротический дне-курс" и пр. я стал подставлять вместо "дискурс" слово "разговорщина" - и смысл оказался вполне удовлетворительный. Мой сосед задал вопрос в Интернете: что такое дискурс" Самый понятный ответ начинался: "Дискурс - это, точнее вес-го сказать, базар..."

Диссидент По анкете "Московских новостей", 32% опрошенных не слышали слова "диссидент". Тогда же (1991 г.), по "Комсомольской правде", многие поступавшие в вузы считали, что Солженицын и Сахаров - один и тот же человек. Я рассказывал сказ-ку маленькому мальчику, на середине скуки он с отчаянием спросил: "А что такое царь"*

Дисциплиниропанный энтузиазм", возбуждаемый монархом в русском народе, - выражение П, Данилевского.

Добро "Я ничего ему не сделал доброго, за что же он против меня" -говорил Александр II (Мещерский).

Доброта "Есть люди, которые не делают зла, сделают и добро, когда попросишь, но сами не догадаются придвинуть стул, когдападаешь" (письмо жены Лунину).

Добрый "Настолько занят своими писаниями, что не хватает времени подумать плохо о других писателях; зато все считают егодобрым" (С. Маковский об Алданове).

Долг "Платеж долгом красен" (черен"). "По чувству рабства, принимая его за чувство долга" (Ф. Ьгепун. Из писем прапорщика).

Дорога На меня много влияли, поэтому я очень не хочу ни на кого влиять, никого не сбивать на свою дорогу, поэтому суечусь, чтоб с каждым во время разговора пройти кусочек его пути, а потом по междорожью, спотыкаясь, возвращаюсь на свой.

Достаточно Маршак говорил: "Я достаточно известен, чтобы меня теребили, но недостаточно, чтобы меня берегли" (восп. Друскина),

Достойно Молитва Саади: "Дай мне то, что достойно Тебя, а не то, что достойно меня" - от рассказа о даре Александра Македонского.

Дружба Люди могут дружить, только пока они друг другу ничего не сделали ("никомахова этика").

Друзья навырост, их не хватало в детстве моему сыну.

Сон сына: играет на лире старый Амфион, от его звуков оживают фигуры фриза на соседней церкви Крестоваздвиженья, их нужно зарегистрировать и прописать. Говорят они по-русски, хоть и с примесью церковнославянского (наслышались). Амфион заикнулся, что, собственно, это евреи и греки, но в милиции ему сказали: не будьте садистом. Записали их туркменами.

Дуплет Ахматова сказала вдове Гумилева: "Вам нечего плакать, он не был способен на настоящую любовь, а тем более к вам". Так Хаусмен в предисловии, кажется, к Ювеналу писал: "Что касается такой-то немецкой диссертации о Ювенале, то могу лишь сказать, что она хуже такой-то немецкой диссертации о Манилии, и это единственная вещь, о которой можно так сказать".

Душа "Чем больше я всматриваюсь в доктора, тем больше мне кажется, что его душа - это общественный магазин, принадлежащий всем классам и сословиям. Каждый берет свой любимый товар и уходит удовлетворенный. А интеллигентная докторская совесть стоит за прилавком и следит за тем, чтобы не было отказа покупателям. В один прекрасный день все товары будут разобраны. Докторская совесть, в сознании исполненного долга, радостно улыбнется, оглянется по сторонам и тут только заметит, что самого-то доктора нет в магазине, да никогда и не было* (Фельетон в "Летописи" 1916 г.).

Бессмертие души "Не может она быть одноразового пользования", - сказано у Д Рубимой. У нее же в статье о взрыве на рынке. "Народ у нас впечатлительный, хотя и ко всему привычный".

Евреи (Рассказывала М. Климова в Худлите). В электричку сел пьяный парень и стал поносить евреев. Соседняя старушка спросила: "И Горбачев еврей" - "И Горбачен, и Раиса". - "И Лигачев" - "И Лигачев". - *А ты сам" - "Не еврей, но хочу", Израиль".

Если Завещание пожизненного президента Урхо Кекконена начиналось словами: "Если я умру."

Ефрем Сирин Власть грешила любоначалием, а интеллигенция празднословием (Ф. Стспун).

Еще "Ты молодая, а я - еще молодая", - говорила Пыжова Никон-тиной (восп. Мариенгофа). Ср. у С Кржижановского: "Еще не уже, но уже не еще".

Жанр Афиша, художественное чтение: "О. Мандельштам. Раковина. монолог в трех субстанциях". Афиша, спектакль: "Ч. Айтматов, И дольше века длится день: метафора в двух частях".

Жена "Главная опора русской поэзии проверена годами - это жены", - начинается рец. Дж Смита на издание семейной перс-писки Северянина "Наслоения жен" - выражение Ахматовой. Очередное междуженье" - выражение артиста Казакова. НН, будучи женат три раза, перед разводом каждую жену учил переводить для заработка; при его жизни они друг друга ненавидели, а после смерти скооперировались и монополизировали переводы такого-то французского ходового автора. "Первая вдова", "вторая вдова" и тд.

Жена Из вопросника М. Фриша: "Что побудило вас к женитьбе

...: з) виды на наследство, и) надежда на чудо, к) мысль, что это чистая формальность" Хотели бы вы быть вашей женой" Жена НН - единственная женщина, которой я сочувствую больше, чем своей жене

Женщина Дочь сказала: "Гумилев - поэт для женщин, он пишет так, как будто на него смотрит женщина". Она не знала, что Блок будто бы сказал Ахматовой, что она пишет, как будто на нес смотрит мужчина, а нужно - как будто смотрит Бог. Стспун добавлял: "А Цветаева - как будто на нес смотрит Гете или Гельдерлин". Не думаю: если бы она чувствовала взгляд Гете, ока бы не написала многого из того, что написала

Вы живы"

Приходится.

Из разговора

Жизнь - усилие, достойное лучшего применения" (Карл Краус)

Жизнь "А пребывание наше здесь - не жизнь, не житие, а только именно пребывание..." (Лесков, письмо 23 сент. 1892 г.).

Жизнь "Не могу же я относиться к этому, как к литературе, - только как к жизни, то есть бесчувственно, или, хотя бы, бессловесно".

Жизнь "Комсомольская правда" от 15 дек. 1990 г.: в Чите организовано общество "За выживание" в помощь бедствующей советской медицине. Можно было бы расширить смысл названия и вступать в него поголовно.

Махмуд Эсамбаев тред смертью сказал прошу правительство дать моему народу теплушки в Сибирь, тогда хоть кто-нибудь выживет ("Мир за неделю*).

Жизнь "Жить надо так, чтобы другим неповадно было" (из молодежной газеты). Прислано читателем

Жизнь Мудрецу предложили денег, он отказался: "Не надо, у меня есть одна монета". - Надолго ли хватит" - Поручитесь, что я проживу дольше, и я приму ваш подарок" (суфийская притча).

Зависть 17 нояб. 1982 г. в передовице "Правды" было написано: Советский народ с завидным спокойствием встретил известие о кончине..."

Заглавие Издательство потребовало, чтобы сборник статей о Пастернаке имел цитатное заглавие, "ну вот как о Мандельштаме - "Сохрани мою речь". Значит - "Быть знаменитым некрасиво" или "Ты вечности заложник". (Предпочли первое пикантнее). Посмотрев на содержание, я предложил: "Какая смесь одежд и лиц", К Поливанов поправил: "Сколько типов и лиц...*

Заглавие О. К заметила, что роман "Чего же ты хочешь" продолжает традицию не только "Кто виноват" и "Что делать"", но и "Чей нос лучше" Была книга "Пудреное сердце" В. Курдюмова и Сердце пудреное" л. Моносзона. Были сборники стихов "Третий глаз" и "Третье око".

Заглавие Оказывается, молодым поэтам нельзя было называть книгу просто "Стихотворения", требовалось особое разрешение свыше это было что-то вроде заявки на мемориальную доску.

Заглавие Пьеса Золя (интересно какая") шла в Петербурге в обработке Роднславского под названием: "Щука востра, а не съест ерша с хвоста".

Заговор "от обмороченья, от обаяния и от всякой порчи".

Задача "Если один человек выкопает яму за сто минут, значит ли это, что сто человек выкопают эту яму за одну минуту" Можно жить, когда работу троих нужно сделать за один месяц, но трудно - когда за один день.

Зайцы и лягушки (басня). Оскар Уайлад собирался топиться в Сене, увидал человека у парапета. "Вы тоже отчаявшийся" - "Нет, нет, сударь, я парикмахер*. Тогда Уайльд раздумал. Ср. примеч. О. Гиль* брандт к дневнику Кузмина 1934 п: С Бамдас хотел кончать с собой, она ему сказала: "Моня, купите сперва новую шляпу. он купил и передумал.

Запятая "Я - запятая, а вы угадайте, в каком тексте" (А. Боске).

Заумь Слово "кварк" физики взяли из "Финигана" Джойса как заумное, но это оказалось венское жаргонное словечко от славянского "творог" (от "творить"). Слышано от Вяч. Вс Иванова.

Заумь Из письма: "На стене рядом с домом осталась после избирательной кампании надпись "Жил-был мэр*. Она долго меня мучила. Потом я приписала внизу два слова, и получился стишок

Жил-был мэр Убсщур. Скум.

Бессмысленный текст превратился в осмысленный".

Звук Итальянец ругался на извозчика: "Четырнадцать!", будучи уверен, что такое созвучие может быть лишь страшнейшим ругательством (В. Соллогуб).

Злободневность Катаев написал на книжке "Изразец" Шенгели: "Я глупостей не чтец, а пуще - изразцовых". Шенгели, узнав об этом через двадцать лет, написал в тетрадь эпиграмму на Катаева (РГЛЛИ. 2861,1,10).

Знак "Семиотически выражаясь, Ахматовастала вывеской самой себя" (В. Калмыкова).

Свидетелем настоящего чуда я был один раз в жизни. У Державина есть знаменитое восьмистишие: "Река времен в своем стремлвньшм Тлядя на эти стихи, я однажды заметил в них акростих РУИНА, дальше шло бессмысленное ЧТИ. Я подумал: вероятно, Державин начал писать акростих, но он не заладился, и Державин махнул рукой. Через несколько лет об этом акростихе появилась статья М. Холле: он тоже заметил "руину" и вдобавок доказывал (не очень убедительно), что "чти" значит "чести*. Я подумал: вот какие бывают хозяйственные филологи - заметил то же, что и я, а сделал целую статью.

Но это еще не чудо. У хороших латинистов есть развлечение: переводить стихи Пушкина (и др.) латинскими стихами. Я этого не умею, а одна моя коллега умела. Мы летели с ней на античную конференцию в Тбилиси, я был уже кандидатом, она - аспиранткой, ей хотелось показать себя с лучшей стороны; сидя в самолете, она вынула и поктапамнелистки с такшт латинскими стихами. Среди них был перевод "Реки времен", две алкеевы строфы. Я посмотрел на них и не поверил себе. Потом осторожно спросил; "А не.можете ли вы переделать последние две строчки так, чтобы вот эта начиналась не с F, ас 77" Она быстро заменила финте" на "ШгЫпе". "Знаете ли вы, что у Державина здесь акростих"* Нет, конечно, не знала. "Тогда посмотрите ваш перевод*. Начальные буквы в нем твердо складывались в слова AMR STAT, любовь переживает руину Случайным совпадением это быть не могло ни по какой теории вероятностей Скрытым умыслом тоже быть не могло- тогда не пришлось бы исправлять последние две строки. "Чудо* - слово не из моего словаря, но иначе назвать это я не могу. Перевод этот был потом напечатан в одном сборнике статей по теории культуры в 1978 г.

Много позже, в "Русской литературе" за 2000 год, я нашел статью, обнаружившую у Державина акростих на СПИД. Но это было уже не так интересна

Игра "Современный читатель не хочет читать классиков: жизнь была тяжка, и для социально безопасного проигрывания ее эмоций была придумана литература. Теперь сама эта литература стала тяжка, и для проигрывания ее придуманы легкие суррогаты" (вариация мысли И Аксенова, слышанная на конференции в Таллинне ок. 1982 г.). "Что такое история - скверная или мировая" Игра умных с умными в дураки" (С Кржижановский. Писаная торба).

Идеал "Ваш идеал женщины" - Есть... не могу вспомнить, но есть". - "А идеал мужчины" - "Мужчин не идеализирую" (Н. Мордя-кон, художник, резчик, поэт, в "Новой газете, 2004 г.).

Идея Если голова, придумавшая идею, недостойна се, идея отбрасывает голову" (С Кржижановский, там же). Так в Спарте, когда в собрании дурной человек подал хорошую мысль, ему велели сесть, а хорошему человеку - повторить эту мысль.

Ижица Начертили журавли

В тучах ижицу. Тучи сели до земли, К лесу лижутся. (Стихи рабкора, "Краев, новь")

Изгнание - не то место, где можно отучиться от высокомерия", - говорит Ду Фу у Брехта.

изм Классицизм в школе (в вузе") следовало бы изучать по Сумарокову, романтизм по Бенедиктову, реализм по Авдееву (самое большее - по Писемскому), чтобы на этом фоне большие писатели выступали сами по себе

Изнанка "Я всегда говорил, что у каждой изнанки есть свое лицо", сказал мне В. Холшевников. А психотерапевт говорил: любишь саночки возить, люби и кататься Icli unddu "Ты - это я, но я - отнюдь не ты" - строчка из пародии Сунн* бсрна на философию Тени неона ("The higher Pantheism in а Nut-shell*). Если был поэт, самим богом назначенный, чтобы его переводил Бальмонт, так это Суинбсрн; но Бальмонт неперевел из него ни строчки и предпочитал Теннисона. Даже скандалы у них были одного стиля. Когда после смерти Су-ииберка разобрали его бумаги, Хаусмсн сказал: "Что ж, мазохизм по крайней мере дешевле, чем садизм".

Иконостас Богатая рифма (с опорным согласным) во французской поэзии ценится, ал немецкой считается смешной Я обнаружил, что когда в русской поэзии начала XX в. стала возрождаться богатая рифма, то первым ее стал вводить Вяч Иванов - казалось бы, человек не французской, а немецкой культуры Я сказал об этом С Аверинцеву, он ответил: "Знаете, бывает, что в иконостасе у человека стоят одни иконы, а молится он совсем другим..."

Имя Ю. М говорил о современной поэзии: "Фамилий много, с именами - осечка*.

Индивидуале - Хорошим в искусстве нам кажется золотая середина (для каж-: ность дою своя!) между привычным и непривычным: сплошь привычное - "плохая поэзия", сплошь непривычное - "вообще не поэзия". Пародия пародирует или крайности привычного (тогда она жанрово-стилевая - лучше сказать "родовая"), или крайности непривычного (тогда она индивидуальная). Горький пародировал общесмертничсский стиль, а Ф. Сологуб принял это за индивидуальную пародию, переоценивая спою неповторимость.

Интеллектуализм Г. Померанц сказал на конференции Г. Левинтону. "Интерпретация без онтологической основы ведет к бездуховному интеллектуализму". Теперь я знаю, кто я такой: я - бездуховный интеллектуалист.

Интеллигенция Е Путилова: "Сидоров начал говорить: "Я, как интеллигентный человек...", Я сказала "Я уже знаю все, что вы скажете"".

Интеллигенция Л. Толстой получил письмо, подписанное Гражданка: "Если народ будет благоденствовать, что же тогда делать интеллигенции"

Интервьюер говорил: "А вот интересно** - и, порассуждав, сходил на нетЯ спрашивал. "Как. значит, вы формулируете свой вопрос", хватал бумагу и писал ответ письменно (вероятно, казалось, что это разговор глухого с немым). Кончив* спросил, почему он так бессвязен. "А я работал в "Независимой газете*. - "И как интервьюировали"* - "Л. Рубинштейн, Сорокин, Пригон-* - "Все ясно, это люди творческие, они, наверное, как Зюганов, который, о чем ни спроси, начинаетискать свой символ веры, - так и они на любой вопрос начинают самовыражаться Они творческие, им есть о чем самовыразиться, а я - нет, поэтому я с большим уважением отношусь к вашим вопросам* итдОнне возражал, только сказам: Жаль, что вы не отвечали устно: в разговоре иногда приходят интересные вопросы*. - "А мне не приходят интересные ответы*.

Интерпретация Не спешите по ту сторону слой Несказанное есть часть сказанного, а не наоборот.

Интертекст На площади Люблинской унии в Варшаве - магазин под вывеской Интертекст", по-видимому что-то текстильное.

Интертекстуальность- Эпиграф к ней: Никто-никогда-ничего-не сказал в первый ность раз*. В соответствии С сентенцией, не помню ее автора.

Интертексгуаль- А чем, собственно, интертскстуальная интерпретация лучше ность психоаналитической или социологической" Те вычитывают в тексте эдиповы и классовые комплексы, а эта - всю мировую литературу, существовавшую до (а иногда и после) этого текста.

Интим Вен. Ерофеев был антисемит. Об этом сказали Лотману, который им восхищался. Лотман ответил: Интимной жизнью писателей я не интересуюсь",

Интим Э. Юнгер на фронте спросил пленного офицера, как вы относитесь к советскому режиму" Тот ответил: "Такие вопросы с посторонними не обсуждают* (Иностр. лит.", 1990, - 8).

Интонация Бунин рассказывал, что начал читать Мережковского об апостоле Павле, заснул, а проснувшись, увидел, что читает о Наполеоне. А может быть, это были Жанна дарю или Да нт (восп. - Бахраха).

Интонация Есть немало еврейских анекдотов, связанных с вопросительной интонацией. Такой же анекдот случился, оказывается, стой фразой из Библии, которую Лермонтов поставил эпиграфом Мцыри": Вкушая, вкусих мало меда и се аз умираю. С повествовательной интонацией это воплощение смирения. Но это слова Ионафана, который во время боя нарушил объявленный Саулом пост, наелся меда и с новыми силами разбил врагов. И когда Саул, несмотря на победу, хотел казнить Ионафана за нарушнис поста, тот возмутился: "Я съел чуть-чуть меда - и за это мне теперь умирать"!"

Информация А. Устинов рассказывал: еще до Интернета американские слависты организовали общую сеть e-mail для профессиональных справок Сразу поступили два запроса: откуда это: "Мы все глядим в Наполеоны" и "Одна, но пламенная страсть" "

И ныне дикой Как известно, при Павле учреждена была цензура, преимущественно для книг, приходящих из-за границы, но она скоро

прекратила свои действия, потому что запрещен был ввоз всех книг, кроме написанных на тунгусском языке (Ключевский).

Искренность Красивым считается то, что редко-, искренним - тоже. Пример Б. Ярхо: у скальдов канонизировалась панегирически

песня, а любовная выживала только личным талантом автора, у трубадуров - наоборот. А у Катулла"

История - это область, в которой никогда нельзя начать с самого начала (Я. Буркхард).

История принадлежит поэтам, потому что из нее ничто не вытекает" (П. Сухотин).

История не телсологична и не детерминирована, это бесконечная дорога в обе стороны до горизонта, русский проселок под серым небом.

История Стиховед Р. Пашшн был выдвинут в депутаты Верховного совета Армении, соперниками были три директора и начальник тюрьмы, в которой Плпаян сидел когда-то за армянский национализм (Лотман, у которого ом учился, воскликнул. "Вот за что я люблю историю!") На встречах с избирателями тюремщика спрашивали, какого он мнения о Папаянс; у него не хватило ума ответить "примерного поведения", и он говорил: "Много их проходило, всех не упомнишь".

История О. Б. Кутилина в Неприкосновенном запасе": я давно поняла, формирует не я стреляю и не в меня стреляют, а меня закладывают в пут-

ПИСЬМО ИЗ ИТАЛИИ: Дорогая И. Ю.

ntttuy Вам с трети моего пути, из пастернаковского города Венеции Встречает меня на вокзале здешний мой приглашатель, говорит: "Рад вас видеть в золотой голубятне у воды-* - *лразмокшей каменной баранке", - отвечаю я Знаете, почему каменная баранка" Поезд подходит к Венеции по длинной дамбе через лагуну (по дороге в Крым точно такая дамба лежит через Сиваш, Гнилое море) И виднеющийся берег Венеции издали надвигается выпуклым полукругом с низкими смутно-каменными строениями по ободу; а вокруг по лагуне маячат редкие камышовые островки, как крошки вокруг баранки Вот какой реальный кончен-торий везу я для нашего издания

Ксожалению, этот комментарийi-весъ прок от Венеции, Оказапось, чип > л подмой здесь отменен и я должен пробыть два дня праздным туристом, а я этого не умею. Весь день меня водили по городу два слависта. Помните ли Вы, что у Пастернака есть второе стихотворение о Венеции; "Венецштские мосты", перевод из ОндрыЛысогорского, перечитайте, оно хорошее. А потом вспомните, пожалуйста, Марбург, - сузьтемысленно его переулочки до шага поперек на перекрестках вообразите эти самые венецианские мосты, уточ тяклце горбатые, а под ними "голубое дряхлое стекло", которое на самом деле зеленое и очень мутное; и считайте, что Вы побыват в Венеции. В довершение домашности через город течет москворецким зигзагом Канале-Гранде шириной с ту Канаву, что возле Болотного сквера, а по ней ходят речные трамвайчики, только почаще и почище, чему нас Ходят медленно-медленно, чтобы люди смотрели по сторонам на замшелые мраморные бараки. Домам в городе тесно, они сплющивают друг друга до остроугапьности, а каждый дворик называется "площадь*.

Чего нет в Марбурге и Москве, так это собора св. Марка, но это очень хорошо. Он страшен патологическим великолепием Он огромен, под пятью купачами, и на каждой белой завитушке фасада сидит по черному святому В куполах вытянутые золотые византийские святые, а под ними барочные фрески с изломанными телами и вьющимися плащами Посредине - православный иконостас, а на нем ката пич> leuiuue черные скульптуры двенадцати перекрученных апостолов. Центр внимания - византийская доска в 80 икон, еле видных из-под сверкающего оклада с таким золотом и каменьями, что за поглядение на них берут добавочную плату. Огромный храм так загроможден алтарчиками и амвончиками, что в нем не повернуться, и тесная толпа туристов бурлит по нему, как перемешиваемая каша. Туристы - это стада школьничков с цветными рюкзачками и сытые иностранцы, Я вспомнил римского св. Петра - единственное, что я там видел четыре года назад, В нем только голые мраморные стены, уходящие в неоглядную высь, и такой светлый простор, что даже туристские толпы теряются, как на площади.

Предыдущий город, Болонья, почти гордится тем, что он - не туристический В нем улицы - как переулки, вдоль всех по сторонам - серые аркады с портиками, радующими мои античные привычки, а между ними протискиваются рыжие автобусы. Тяжеловерхий романский собор сросся из нескольких церквей и похож на темную коммунальную квартиру четырех святых Над городом, как двузубая вилка, стоят две квадратные серые башни, одна прямая, другая наклонная, и на ней надпись из Данте: "Антей стоял в огненной яме, наклонясь, как болонская башня",

В главном моем городе, Пизе, наоборот, Пизанская башня только притворяется падая пцей: чуть заметно. А рядом с ней стоит, шокированный ее кокетством, гораздо более привлекательный собор: чинный, угловатый, но весь покрытый колонночками и арапками, как тюлем Небо синее, трава зеленая, а собор белый. У него купол, как голубая лысина, а рядом на земле стоит другой купол, по* больше и попышней, как будто собор снял шапку от жары; это баптистерий. Внутри собора все только светло-серое и темно-серое, как на доцветной фото (хлфнщ и от этого ярче маленькие витражи; на одном - ярко-синий бог держит желтую солнечную систему, вероятно Птолемееву. Сам же город - потертый и облезлый, и дом, где кафедра славистики, с виду как каменный сарай. За углом, в ряду других - рыжий трехэтажный домик; "Это все, что осталось от башни Уголино, вот мемо/пмльная доска, а теперь тут библиотека*.

Итальянские студенты, говорят, прилежные: это в них официально насаждаются угрызения совести за та что со времен Данте Италия ничего не сделала в словесности, а только в живописи и в музыке. Мой старый корреспондент, качмея-тапир "Облака в штанах", то ли нервный из почтительности, толи почтить, ный из нервности, взял у меня на день две машинописи на свои темы и вернулся в отчаянии- потерял их, забыв в телефонной будке вместе с грудой собственных бумаг, Я в тысячный раз вспомнил незабвенные слова Аверинцева после первой т стажировки: "Миша непременно поезжайте в Италию, там такая же безалаберщина, как у нас. Кстати, каждый собеседник непременно говорит: "Берегите деньги! здесь Лотлюиа обокрали, Мелетинского обокрали: это уже традиция*

Венецианский Марк был (как будто) золоченый, пизанский собор - белый, фиорентийский - серый (и небо над ним серое - единственный раз за две синих недели). Светло-серый, выложенный темно-серым, - говорят, весь тосканский камень такай. Он как огромная умная голова над городом, на восьми крепких пленах к всю площадь. Купол словно расшит бисером по тюбетеечным швам, но так высок и важен, что этого не замечаешь Баптистерий, тоже серый по серому, - как восьмигранный мраморный кристалл, а узкая белая колокольня, как четырехгранный карандаш. Все очень знаменитые и присутствуют во всех историях искусства А на соседней площади стоит очень маленький белый микеланджеловский Давид (копия). Маленький, потому что за его спиной огромный бурый фасад ратуши, плоский и островерхий: он при ней, как привратник. А что копия, так это ничего: неподалеку стоит домик Данте, весь построенный сто лет назад. Рядом через переулочек - вход, как в лавочку, и надпись: "Это церковь, где Данте встретил Беатриче Портинари*.

Вот в таких и подобных декорациях я был на двух ученых конференциях. Одна, по европейскому стиху, была в белом монастыре над Флоренцией: покатый деревянный потолок, временами над ним колокольный звон Я понимал, о чем говорят, но не понимал, чту говорят. (Впрочем, нотам мне сказали, что часто и понимать было нечего) Другая была в Риме, где делал доклад Успенский. Потом командир итальянских славистов принимал нас дома ."Здесь все начальники такие"* - "Нет, есть еще один, он - вальденец*. -" - "Да, как в XII веке: у них свои центры по всей Италии*. - "А чем он занимается"* - "Издает "Тень Баркова* с комментариями*. Впрочем, потом мне сказали, что это уже другие вальденцы - из XVI в

За две недели я чувствовал себя человеком шесть дней: три лекции, две конференции и один день взаперти в гостиничном номере. Хотел разобраться в кирпичной каше родного римского форума, ноуже не хватило духу. (Хозяевам сказах "Там все постройки - императорские, а для меня эпюужемодерн") Зато, проезжая, видал вывески: улица Геродота, улица Ксенофана, улица Солона, улица Питтака, кафе "Трималхион*. И возле куска древней Китайгородской стены стаем узким серым клином пирамида Цестия - чье-то необычное надгробие, античный конструктивизм*

Карцеры на гравюрах Пиранези похожи на что угодно, только не на тюрьмы: пассаж, вокзал, завод, ангар, но простор, а не застенок. Страх простора вXVIII в."

Катарсис И. Бабель в письме к А. Словим 26 дек. 1927 г.: "Мой отец лет 15 ждал настроения, чтобы пойти в театр. Он умер, так и не побывав в театре*.

Кафка Я написал в биографии Овидия, в средние века думали, что ему вменяли языческий разврат, в XVIII в. - роман с императорской дочкой, в XIX в. - политический заговор, а в XX в. -что ему просто сказали: "Ты сам знаешь, в чем виноват - ступай и платись". С Ав. заметил: "Это уж у вас слишком по Кафке". Оказалось, именно так действовала инквизиция при Галилее: не предъявляла никакой вины, а спрашивала: "Какую вину ты сам за собою знаешь" Сперанскому при ссылке тоже не было никаких обвинений, "сам понимай, за что" (от А. Зорина).

Каянья много, обращенья нет" (Даль).

Киллер Романист в "Московском листке" за каждое убийство брал сверх гонорара 50 рублей, а за кораблекрушение с тысячей жертв запросил по полтиннику за душу, но тут Пастухов его прогнал.

Кирилов вам нравится только потому, что он тоже заикается", - сказала Р. Я перечитал главы о нем: нет. Пьет чай, забавляет дитя мячом, благодарен пауку на стене, говорит "жаль, что родить не умею". Уверяют, будто Достоевский обличал: если Бога нет, то все дозволено, и можно убивать старушек Нет, самый последовательный атеисту Достоевского утверждает своеволие, убивая себя, а не других, и не затем, чтобы другие тоже стрелялись, а чтобы оценили себя, полюбили друг друга и стали счастливы. И уважает Христа, который (понятно) в Бога тоже не верит, но учит добру. Такой его Христос похож не только на горьковского Луку, но и на Великого инквизитора: после этого понятнее, почему Христос его поцеловал.

Кстати, "У кого Бог в душе, тому все дозволено" - смысл надписи Б. Пастернака, адресованной дочери Л. Гулиа шпили в 1959 г. (восп. В. Лаврова). Вот тебе и нигилизм.

Кирпич Постмодернизм - поэтика монтажа из обломков культурного наследия: разбираем его на кирпичи и строим новое здание. У этой практики - неожиданные предшественники: так Бахтин учил обращаться с чужим словом, так поздний Брюсов перетасовывал в стихах номенклатуру научно-популярных книг. В конце концов, и Авсоний так сочинял свой центом Когда я учился в школе, мы с товарищем выписывали фразы для перевода из английского учебника (" У Маши коричневый портфель") и пытались собрать их в захватывающую новеллу, теперь я понимаю, что это тоже был постмодернизм.

Еще к постмодернизму: эпиградЬы вместо глав в кульмингщииповести С П. Боброва Восстание мизантропов:

Гл. ХН; конец.1 -Гек как еще старая фернейская обезьяна писала об этих: "глав-нос безумие их состояло в желании проливать кровь своих бравивев и опустошатплодородные равнины, чтобы царствовать над кладбищами".

Гл. XIII, эпиграф: Наши философы воткнули ему большое дерево в то мест, которое д-р Свифт конечно, назвал бы точным именем, но я не назову изуваже-ния к дамам (Микромегас) и две строчки точек

Гл. XIV, эпиграф: Привели волка в школу, чтобы он научился читать и сказалиему: говори "А", "Б*. Он сказал: ягненок и козленок у меня в животе" (Хикар). строчки точек

Гл. XV, эпиграф; Выла раскинута сеть на мусорной куче, и вот один воробей увидел эту сеть и спросил "Что ты здесь делаешь"*. Сеть сказала: "Ямолюсь Багу* Текст: "Две предыдущие главы хороши главным образом тем, что никак не утомят читателя, доползшего до них. Это их главное достоинство. Автор понимает это. Кроме того, они освящены авторитетами и нимало не запятнаны личными опытами автора. Шутнику остается только сказать своей даме, что это самые интересные главы в повести и что жаль, что таких глав только две, - но так как такие-то главы он и самможет сочинять в любом количестве, то и пре-доставим ему это приятное занятие. Мы же обращаемся к серьезным людям. Мц правда, не осмелились сказать это ранее пятнадцатой главы...** и т.д.

Китч Гурджиев - философский китч"1, - сказал М. Мсйлах. Еще вернее было бы сказать это про нею так называемую философскую поэзию.

Класс Гражданская война началась и кончилась крахом классового чувства перед национальным: началась чехословаками, а кончилась Польшей.

Колесо В природе есть только одно подобие колеса: перекати-поле (А. Битов).

Коллега Потом я узнал, что картежные шулера тоже говорят друг другу, коллега" (восп. Милашевского).

Коллективные Цусимский принцип, - говорил Н, И. Балашов, скорость эс-труды кадры определяется скоростью самого медленного корабля". Акад. Тарлс, когда его часть в каком-то коллективном труде редактировали и унифицировали, сказал: "Почему это, копи постное попадает в скоромное, то не страшно, а если скоромное в постное, то нехорошо"

Коллективный

труд: три горы родили треть мыши (кажется, 3. Паперный).

Коллективный "Такая орфофафическая ошибка, которую под силу сделать

труд разве что вчетвером" (Дневник Гонкуров, 23 дек 1865 г.).

Коловратность В Ереване над городом высился памятник, его сняли, я что поставили" Ничего. Сын сказал: надо кубик с надписью Неведомому богу".

Комментарий - для какого читателя" Давайте представим себе комментарий к Маканину, написанный для Пушкина.

Компромат Вал. Герасимова сказала: опять начнут обливать друг друга заранее заготовленными помоями. М. Левидов на это заметил: в английском языке есть 86 синонимов драки, но нет помоев (дневник М. Шкапской, 1939 г.). А. С. Петровский говорил, что когда его хвалят, ему кажется, что его поливают теплыми помоями.

Континуум т - по-русски "сплошняк*.

Красота как целесообразность без цели. Писатель Гайдар зашел в парикмахерскую: "А вы можете сделать меня брюнетом"* - покрасили; "а кудрявым" - завили; "ну, а теперь, пожалуйста, наголо!* - и, расплачиваясь: "Интересно же!*

Красота Фотография Бальмонта с надписью А Н. Толстому. "Красивому - красивый* (РГАЛИ, 2182,1,140-141).

Красота Гумилев говорил жене. "Помолчи: когда ты молчишь, ты вдвое красивее".

Серия снов О. Седаковой,

Как убили Мандельштама

Мы идем по Манежной площади - очевидно с И. Я, Впереди, за три шага - О. Э. Подойти к нему нельзя При этом мы знаем условие, ярм котором его заберут, а он нет. Условие - если он остановится у ларька. Ларьков очень много: сладости, сигареты, открытки. Он все время заглядывается, а мы внушаем на расстоянии: иди, иди, иди. Но напрасно. Он остановился, и его увели. Мы выходим на Красную площадь. Там парад. Генерал разводит войска Войска исчезают, как дым, во все четыре стороны. Тогда по пустой площади очень громко он подходит к Н. Я, отдает честь и вручает рапорт *1) Удостоверяю, что But муж бессмертен, 2) Он не придумал новых слов, но придумал новые веши, 3) Поэтому не кляните меня -Генерал*. Мы оказываемся в ложе роскошного театра. На сцене - Киев. Лежит мертвый О. Э, а над ним растрепанная женщина кричит Ой, який ше гарниШ

Как болела Ахматова

Ахматова лежала посреди комнаты и бапвлаДругсшАхмапюва, молодая, ухажи-валаза ней. Обе были не настоящие и старались это скрыть, то есть не оказаться в каком-то повороте, - поэтому двигались очень странно. Появился Ю. М. Лотман, началась конференция, и было решено: "Всем плыть в будущее, кроме Нчу которого бумажное здоровье*.

Как Пастернака отправили по месту рождения

Пастернака я встретила на лестнице, он был очень взволнован: Подумайте меня заставили заполнить анкету. Место рождения. Ну какое же у меня может быть место рождения" Я и написал: СкидЬо-Сарматия, А теперь всех высылают по месту рождения*.

Бродский

Бродский приехал из Америки в Одессу покататься на трамвае. Трамвай шел по воздух) над морем цвета чайной розы. Было очень приятно.

Чехов

На переходе "Парка культуры* возле неработающих автоматов стоял Чехов и глядел на толпу таким взглядом, как будто он Христос

Шостакович

Шостаковичу я сдавала экзамен по древнерусской литературе. Он постащ на пюпитр натюрморт и сказал: пожалуйста. Я, притворяясь, что все остальное мне понятно, спросила: "А сколькими пальцами играть"* - "Конечно, как при Бахе*. Откуда-то я вспомнила, что восемью, но это оказалось очень трудно, потому что я загибала не большой палец, а безымянный. Когда натюрморт кончился, оказались обыкновенные ноты. Но я рано обрадовалась: эти ноты были вишни, и если ближние можно было сыграть, то дальние никак Я придумала, наконец, - и клавиатура стала круглой, так что дальние ветки оказались внизу. Но на следующей странице появилась уже гроздь - не то винограда, не то сирени, бесконечно многомерная В отчаянье я отрываю руки от клавиш и шевелю пальцами в воздухе - и звучит неимоверная, божественная трель. Это телефонный звонок

Кто "Нам нужны не великие потрясения, но великая Россия", -первым сказал не Столыпин, а член министерства внутр. дел по фамилии И. Я. Гурлянд ("Отеч. ист.", 1992, - 5, с. 166). СмД Штука.

Кто" Для Бахтина мысль неотделима от личности. Есть такая садистическая игра - предложить собеседнику несколько малоизвестных стихотворных строк и допрашивать его: хорошо или плохо" Мало кто догадается перевести ответ в "мне нравится" или "я равнодушен" - даже хорошие ценители говорят: Вы сперва скажите, чье это..." При мне В. Рогов перед коллегами-переводчиками с сокрушительным пааросом прочили несколько стихотворений и требовал оценки; но даже Левин прежде всего спросил, чьи они. Это оказались стихи Агата Кристи. Об этом есть известная формула: "Неважно что и неважно как, а важно кто*. Я прочитал ее в старом Крокодиле", но то же самое, оказалось, говорил художник Ренуар. Не правда ли, есть разница в авторитетности" Так в Спарте, когда в собрании... и т. д. (см. Идея).

Кукушка и петух Пастор, венчая двух непригожих молодых, напутствовал их

таю "Любите друг друга, дети мои, потому что если не будет в вас взаимной любви, то кой черт вас полюбит" (Вяземский).

Культура Дочери была нужна нервная разрядка, она пошла в магазин и встала в очередь. Сказала соседке: "Крыса!" Та ей. "А еще в очках!" Пришлось ответить: "Сама культурная!" - и та смолкла.

Кумиры современные "Не поклонюсь твоим коммерческим (т. с. ку-мирическим) богам" - было в некоторых записях "Царя Максимилиана" задолго до перестройки.

Кутерьма -от тюркского кютерьмск, обряд при выборах хана, когда его поднимали на войлоке, как на щите. Теперь мы знаем этимологию политических событий.

Кухня Когда в МГУ приезжал Якобсон, Ахманова из тревожной осторожности представила его: "Американский профессор Р. Джекобсон". Якобсон начал: "Собственно, меня зовут Роман Осипович Якобсон, но моя американская кухарка, точно, зовет меня м-р Джекобсон". Теперь ссылки на Джейкобсона я нахожу уже в переводных книгах.

Лаиса - имя, бывшее в распространении среди греческих гетер и ставшее нарицательным для женщин с независимым понятием о моральном кодексе" ("Современник", 1982, с214).

Латынь Tenia vigilia точно переводится "собачья вахта".

Делегация слово в дополнениях к Словарю языка Пушкина (по черновикам). "Сокровищем родного слова / (Заметят важные умы) / Для делегации чужого / Безумно пренебрегли мы".

Лежка" В Псковской губ. еще в конце XIX в. крестьяне в голодные зимы впадали в спячку, экономя силы-, просыпались раз в день съесть кусок хлеба и напиться, иногда протопить печь; называлось это "лежка" (из очерка Лескова "Загон"), Так и Шенгели студентом в Харькове от голода жил лежа.

Либерская гавридия" - назывался при Дале офенский жаргон.

Э. Фрид HM USER

Я книга

которая будет

когда я перестану быть "я*

Я книга

которая будет "я" когда я стану книгой

Книга

которая зачитана и еще не написана Книга

которая предписана euie не пропитанному

Я книга

которая раскрывается и которая закрывается которая собой не покрывается и перекрывается и скрывается

Книга попавшая в переплет расклеивается рассыпается по мистику Продолжения нет но она знает что ей конец.

Литература "Первым лефовским сочинением было "Земледелие" Като-факта на", - сказал В. Смирин.

Личность - скрещение социальных отношений. Такова была купчий

I Писемского, любившая мужа по закону, офицера из чувств и кучера для удовольствия. Раньше я называл себя скрещение социальных отношений, теперь - стечение обстоятельств

Личность Комментарий к Авсонию, конечно, весь компилятивный, но я и сам ведь весь компилятивный (к сожалению, не импортный, а очень среднерусский). Б. Ярхо писал в письме "Люди все чаще кажутся мне книгами, и порой я становлюсь в тупик перед замыслом их сочинителя". Так что мое дело как филолога - разобраться в источниках себя.

Личность Я - ничто как личность, но я - нечто как частица среды, складывающей другие личности

Лицо Лию Ахеджакову спросили, кем она себя чувствует, москвичкой или лицом кавказской национальности, она ответила: кого бьют, тем и чувствую.

Ломовая мышь - родная мне порода. Стать бы чеширской мышью - ломовой улыбкой без плоти.

Лыжи Старый Прозоровский и после Аустерлица считал Кутузова мальчиком, "а этот мальчик (прибавлял Ермолов) и сам уж ходил, как на лыжах" (Вяземский).

Любимые авторы Льва Толстого - Тютчев и... Буренин. "Его "Стрелы" -стихотворения прекраснейшие", - говорил он (Маковнцкия)

Любимым поэтом Льва Толстого был Беранже, любимым прозаиком Б. Пастернака был Голсуорси. "Гренада" Светлова -лучше всего Есенина", - писала Цветаева Пастернаку.

Лягушка, на поле увидевши быка, Влюбилася в сто широкие бока.

Граф Хвостов

Любовь "Сухая любовь* - платоническая (Даль). "Любовь вперебой" заглавие раздела в "Частушках* Симакова.

Любовь "Хороший шахматист умеет играть, не глядя на доску, хороший влюбленный - любить, не глядя на женщину* (С Кржижановский).

Любовь Боккаччо в "Филоколо" различает любовь к Богу, любовь-страсть и любовь продажную: о первой умалчивает, третью презирает, а от второй предостерегает: начало ее - страх, середина - грех, а конец - досада.

Любовь НН остался душеприказчиком большого филолога; тот, зная цену точным фактам, позаботился оставить у себя в архиве собственноручный донжуанский список. Я не удержался и спросил: "Аннотированный"*.

Сон в больнице. Голубой гроб, но вместо крышки - голубая же клеенка, приколотая кнопками; надо его выносить, но я замечаю под клеенкой шевеление, вынимаю кнопки из изголовья - из щели, змеясь, вылезает Евгений Онегин в цилиндре, отряхивается и говорит "Надо что-то делать с Пушкиным*.

Марр Набоков и Гете сходны естсствоиспытательским взглядом на мир (только Н. приравнивает живое к неживому, а Г. наоборот), а Белый и А Н. Толстой схожи выведением всего на свете из жеста. Когда критиковали марровский "язык жестов", кто-то сказал: "Да как же в труде мог родиться язык жестов, если руки были заняты"

Масонство было чем-то вроде тимуровского движения в формализовавшемся христианстве: идеалы те же, но сдобренные тайной

Математика "Без меня народ неполный" Нет, полнее, чем со мной: я отрицательная величина, я в нем избыточен.

Математика В американском докомпьютерном анекдоте университетский завхоз жалуется на физиков и биологов, которым нужны приборы: "То ли дело математики - им нужны только карандаши и резинки". И мечтательно: "А философам даже резинок не нужно..." Если философия есть философствование, то да. Эйнштейн о философах: *Как будто у них в животе то, что и" побывало во рту" ".

Когда число слушателей меньше одного, я отменяю лекцию", - говорил А Все-нин-Волытн. В университете нам, второсортным отделениям - античникам. восточникам, славистам - русскую литературу второй половины Швеи читал А. А Сабуров, автор книжки о "Войне и мире*. Читал он так, что от рта к разу аудитория пустела. Он, бросая взгляд с кафедры, изящно говорил: Наш круг час от часу редеет*. Наконец, в амфитеатре оказался только один ciy.шатель (это был я) - отменил ли он лекцию, не помню. Потом в блоковой*"Литнаследстве* я прочитал дарственный инскрипт Блока Андрюше Сабуру try, одиннадцатилетнему: он был племянником Метнеров. А мы и не знали.

Матрешки стали вырабатываться в России с начала XX в. по японаож образцу, первым взялся за это и дал им название один из учеников Поленова.

Мелодика "Я помню, как года три назад на поэтическом фестивале стиха Питере один поэт пытался бить другого со словами: Ты зачем, сука, у меня интонацию украл"* (Л. Рубинштейн. "Еже-нед. журнал", 2002, - 27).

Мемуары Вечер был чудный, мягкий, теплый, душистый. Полная луна кидала свой свет блестящей полосой по морю, и поверхность воды искрилась жемчужными чешуйками. Воздух был весь насыщен запахом цветущих лимонов, роз и жасмина (Е Малеева. Восп. оф. А. К. Толстом и его жене, Ист. вестник", 1916 - 1, с 168).

Мертвым хоре- В Вермонте на кладбище есть надпись "ум. ок. 1250 до P. X* нить мертвецов Это египетская мумия, ее купил коллекционер, а она полгала под закон штата, запрещающий не хоронить покойников.

Метафизика Карлейль, "Философия свиньи": "Кто сотворил свинью" Неизвестно. Может быть, колбасник"

Метонимия в строке Мандельштама "Зеленой ночью папоротник чег- I

ный"- простейший обмен красками создает устрашающийэффект. Его тянуло к этой гамме, ср.: *И мастер и отец чернозеленой теми".

Милость "Господи, помилуй, да и нетто подай* (Пословицы Симони

Минута (когда все встают со стульев: "конский пиетет", - выражаламолчания Розанов) в 1960-1990-е годы в среднем длилась 20 секунде "Затмении" Антониони незабываемая минута молчания юбирже длилась все-таки 30 секунд Когда в античном сектор: И МЛ И мы поминали ушедших, то я никого не подними. I

места, но за полнотой минуты следил по секундной стрелке. Со стороны это должно было выглядеть отвратительно, но время ощущалось не символическое, а настоящее Minrities *В Америке негры и евреи борются за место морально-привилегированного меньшинства; а когда изобрели ликвидацию глухонемоты дорогостоящим вживливанием аппаратика в череп, то союз глухонемых протестовал против попытки оторвать человечество от сокровищ культуры глухонемых* (слышано от Т. Толстой).

Мировоззрение "Рок - не музыка, рок - мировоззрение", - сказали мне.

Я вспомнил, что еще в 1972 г. была конференция о том, что верлибр - это тоже мировоззрение А для некоторых буква ять - тоже мировоззрение Г. Н Поспелов говорил, что мировоззрение у него марксистско-ленинское, миросозерцание чиновничье-бюрократическое, а мироощущение голодран-ческос (5-е Тыняновские чтения, с 434).

Миссия Самое знаменитое место Вергилия в VI кн.: "Другие будут лучше ваять статуи и расчислять звездные пути, твое же дело, римлянин, - править народами* [потому что к этому ты лучше приспособлен, чем другие]. У Киплинга из этого вышло Бремя белых", а у Розанова: "Немцы лучше чемоданы делают, зато крыжовенного варенья, как мы, нипочем не сварят*. Щедрин (в "Благонамеренных речах") выразился еще ближе к первоисточнику: "Грек - с выдумкой, а наш - с понятием". Правда, у него "наш" - это Деруиов.

Мозг есть не орган мышления, а орган выживания (говорит биолог А. Сент-Дьердь). Он устроен таким образом, чтобы заставить нас воспринимать как истину то, что является только преимуществом.

Мороз Французов в 1812 г. губил не столько мороз, сколько - еще раньше - жара и понос от русской пищи (Уэствуд), особенно тяжелый для конников - вспомним надпись Александра Македонского: "...разбил и преследовал до сих мест, хотя страдал поносом*. Русская армия в преследовании от Тарутина до Вил ыы сама от мороза потеряла две трети.

Моя милиция меня бережет*: в такой сравнительно небольшой республике, как Башкирия, в 1999 г. было 80 ООО милиционеров (это 2% населения). Сейчас, наверное, еще больше.

Мужество Н. И. Катасва-Лыткина, видевшая войну, говорила: "Мужество -это у командира, который отсылает солдат и остается погибать у пулемета. И у его солдат, которые слушаются и уходят Но не у того, который бросается погибать на амбразуру*.

Музыка По восп. Сабанеева, у Толстого реакция на музыку была фи.

зиологическая: плакал от одного пробного звука нового кои.

серваторского органа ("Совр. записки", 1939, - 69.). Сабане-ев студентом сам показывал Толстому этот орган.

Мы Старый Оксман в письме Чуковскому цитирует: "Нас мало, дз и тех нет".

Мысль изреченная есть ложь", но из этого еще не следует, что мыса

неизреченная есть истина. "Между пифагорейцами, которые умели познавать и молчать, и Аристотелем, который умел говорить и сообщать познанное, за спиною у Платона, который с героической безнадежностью бьется вместить в слово полноту молчания, стоит Сократ, который умеет умолкать - подводить словами к молчанию, передавать труд от повитухи-речи - роженице-мысли".

Ты помнишь, жаловался Тютчев: Мысль изреченная есть ложь" Ты не пытался думать: лучше Чужая мысль, чужая ложь...... И было в жизни много шума, Пальбы, проклятий, фарсов, фраз, Ты так и не успел подумать, Что набежит короткий час. Когда не закричишь дискантом, Не убежишь, не проведешь, Когда нельзя играть в молчанку, А мысли нет, есть только ложь

И. Эренбург, 1957

Наука Смешивать любовь к науке с любовью к ее предмету - недопустимо: искусствовед "должен любить Рафаэля не более, чем врач красивую пациентку... Ученый в жизни не должен быть тем же, что в науке: жизнь есть воля, а наука - подчинение" (В. Алексеев Наука о Востоке).

Наука не может передать диалектику, а искусство может, потому что наука пользуется останавливающими словами, а искусство-промежутками, силовыми полями между слов.

Науки, по Магницкому, делились на положительные (богословские, юридические, естественные, математические) и мечтательные (все остальные).

Фундаментальная наука: во-первых, с одной стороны, это очень инерционная система. Маже совсем прекратить финансирование - она очень долго будет самоликвидироваться

В. Булгак, вице-премьер по науке ("Итоги" 22.7.1997)

Национал- "Я по специальности русский, раз пишу на русском языке" -ность ответ С. Довлатова в интервью. Русские - это только коллектив специалистов по русскому языку. Если мне запретят говорить и думать по-русски, мне будет плохо. Но если не запретят, будет ли другим хорошо"

Националь- Фет на анкетный вопрос, к какому народу хотел бы принад-ность лежать, ответил: "Ни к которому*.

Наш Инструктор горкома партии спросил В. П Григорьева: "Вы правда считаете "Один день Ивана Денисовича" хорошей книгой" Ведь он пассивен: почему он не протестует, не борется" Григорьев сделал большие глаза и сказал: "Он же помнит, что это наш лагерь, а не фашистский". Инструктор сделал неинтересное лицо и сказал: "Ах да, я забыл".

Не опечатка "Всем, кто попал под молох истории" - крупное заглавие в газ. "Карьера", 3.9.1991. Ср. "...науку, чей качественный статус всегда западал между молохами неизбежной междисципли-нарности предмета и неизбежной идеологической ангажированности..." (М. Колеров в газ. "Сегодня", 9.12.1995).

Не "Как вы сами определили бы свою болезнь" - спросил врач. "Душевная недостаточность", - ответил я.

Не "Я никого не предал, не клеветал - но ведь это значок второй степени, и только" (дневн. Е Шварца). А Ахматова писала: "Знаю, брата я не ненавидела и сестры не предала" - с гордостью.

Не Лучшей рекламой для компьютеров по американскому конкурсу оказалось: "Они не так уж переменят вашу жизнь!"

Недотягивать Бродский о "сталинской оде" Мандельштама: для Сталина это было слишком хорошо, власть любит оды, которые до нее недотягивают. Так Ахматова предпочитала портреты, которые недотягивают, и поэтому Альтмана не любила. Египетской собачине у Мандельштама противопоставлен Вийон, который тоже ведь мог бы написать оду - и, пожалуй, без недотягивания. Бродский сказал: "Сумасшествие Мандельштама -игра: знаю по своему опыту у Кащенко.

Немоложавая женщина - выражение Н. Штемпель об упоминаемой Мандельштамом воронежской Норе. "Женщина неочевидной молодости", -было сказано где-то в другом месте.

Ненависти "Аскету снится пир, от которого бы чревоугодника стошни-предмет ло" (В. Набоков в "Даре" о революционно-демократической критике). Кто-то применял эту фразу к изображению со*", ского застолья в Солженицыной* "В круге первом".

Ненависть "У Ю. Самарина ненависть была от недостатка любви к человеку, у Достоевского - от избытка любви к идеалу" (В. Мещерский. Воспоминания).

Ненависть "Я никогда не думала, что ненавидеть так утомительно", -сказала дочь о свекрови.

Ненависть Эренбург говорил Шкапской: "Война без ненависти так отвратительна, как сожительство без любви. Мы ненавидим немцев за то, что должны их убивать" (дневник 1943 г.).

Неологизм "Какое-то новое слово "бой": раньше называли сражение", - говорил Л. Толстой (по свидетельству Маковицкого) вопреки всякой очевидности.

нибудь Самая знаменитая фраза К. Леонтьева: "Ибо не ужасно и не обидно ли... что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Гранин, для того только, чтобы буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы на развалинах" и т.д.Замечательно, что это точный стиль гоголевского почтмейстера, а Леонтьев Гоголя ненавидел.

Нить На открытии памятника Жукову Говоров зычным 90-летнил голосом говорил: "Жуков красной нитью проходит через всю войну..." А повар Смольного вспоминал (по телевизору), как в блокаду Говорова и Жданова обслуживали маникюрщиид а врачам, лечившим их штат от обжорства, разрешали брав объедки, которыми тс подкармливали вымирающих

Нравственность "Он считал, что не крадет и не убивает лишь потому, что ему незачем красть и убивать" (Гарпагониада).

Когда я рос, слово "нравственность* не было в ходу, и мне долго не давалось но-пять, что это значит. Наконец я объяснил его себе строчкой из детских еппш нравственность - это "что такое хорошо и что такое плохо*.

Обварить То, что сделал Грозный с Василием Шибановым: технический термин для начала допроса

Образины - прекрасно перевел И. Коневской заглавие "Гротесков" Э По.

Объем В "Лит, памятники" прислали перевод "Опыта о человеке Попя:

Что знаем мы о человеке, кроме

Его названья, чтоб судить в объеме" -

Я вспомнил об этом, когда в программе путча 19 авг. 1991 г. оказалось объявлена. "Восстановить в полном объеме честь и достоинство советских граждан".

О времена! Бывало девушка выйдет замуж что за жена! что за мать! а тс-О нравы! перь выйдет девушка замуж: что за жена" что за мать"

Опечатки в "Русском стихосложении" Б. Томашевского 1923 тл "Стр. 18, 48, 55,62,63,64,87,88 напеч. Бог, следует: бог. Стр.53,88 на-печ. Господь, следует: господь" и т. д Ср. примеч. к "Мистериям" Байрона 1933 г.; "Господь и пр. пишутся с большой буквы только как выступающие и не выступающие персонажи; отступления просим считать опечатками". Акад Александров сказал: они пишут Бога с маленькой буквы, потому что боятся, вдруг с большой он начнет существовать. (Когда вернули на антирелигиозную доработку том "Средневековые литературные теории", сын, вспомнив Лескова, спросил: "Это чтобы вместо "богородица" писать "пуговица") Возникают неправильные понимания: червь, я бог" (a gd) - правильно, а "...л червь, я Бог" - кощунственно.

Опись "Жаль, что в описании внешности О. Мандельштама в деле НКВД говорится "рост средний", без сантиметров и снимка в рост, как при царе, и отсюда столько споров". - "Это потому, что при царе была задача повторно найти преступника, а НКВД управлялся за один раз" (разговор с О. Лекмановым).

Оригинальность "С замечательной оригинальностью он воспевал звучным стихом красоту природы и человеческую душу, бичуя в то же время сатирой людские пороки и общественную лживость" ("Ист. вестник" 1916 г. некролог Ф. В. Черниговца-Вишневского).

Орфография "Одним из требований орфографического режима является унифицированное и грамотное оформление школьной документации" (Сб. приказов и инструкций Мин-ва просвещения, 1983, - 9, с. ЗО).

Освобождение К. Эмерсон: "Освобождать настоящего Мандельштама нужно от Н. Я. М. а настоящего Бахтина - от Бахтина же: слишком обычен аргумент "Он сам мне говорил", а говорил он разное -по забывчивости, по переосмыслению, а то и по мистификации".

Отмена Когда Иван Грозный отменял опричнину, он прежде всего запретил упоминать, что она была: за упоминание - батоги (Штаден).

Отупение Мысли, встретясь, прежде чем связаться друг с другом, постоят лоб ко лбу, как бараны.

Охота Всегда знаешь, чего хочешь, и никогда - чего хочется.

hrcnphlllgie На большой конференции во время доклада погас свет. Все замерли: будет или не будет продолжать докладчик" в каод культуре мы живем, слуховой или зрительной" Но свет быстро зажегся, и проблема осталась проблемой.

Паламед изобрел грамоту не только для того, чтобы писать, а и да того, чтобы соображать, о чем писать не надо" (Жизнь Аполд Тианского, IV,33).

Палиндром Моностих Авсония Prima urbes inter, divum dmus, aurea Rmj Брюсов перевел "Рим золотой, обитель богов, меж градш первый" - в точности обратный порядок слов. Как ни странно, - вероятно, случайность. А это палиндромы из газет.

Да, вот на деле Дантов ад! Кот учен, но как он нечуток! Не до логики: голоден. Наворован доход, наворован.

Пантагрюэль (как его лечили от несварения желудка). К юристу пришла пенсионерка с жалобой: "В меня вселилась кибернетическая машина: как вышла на пенсию - стала писать стихи; погаопц что плохие а не могу бросить". Читайте хороших поэтов итд Читает, приносит новые стихи, безукоризненно стилизованные под каждого классика. "Ну, читайте хороших критнп* Белинского и пр." Читает, приносит прекрасно написанные разносные рецензии на собственные стихи. "Тогда напишите рецензии на собственных рецензентов". Написала и помогла перестала писать (от Н. И. Катаевой-Лыткиной).

Пантеон Английский фильм "Онегин", вопрос к Лив Тайлор: кого ю русских героинь, кроме Татьяны, вы знаете" - "Лолиту, Анну Каренину я еще не успела прочитать".

Патент Когда задумывался биографический словарь "Русские писатели" и бросилось в глаза, как странно выглядят Пушкин н Толстой в словнике малых и забытых имен, то А П. Чудак" хотел предложить вообще пропустить десять крупнейших писателей, дав на них только библиографию. Какой спор был бы за последние места в этом патентнике на великость!

ПТТ "В Америке ведь не города, а поселки городского типа", - со-зал Томас Венцлова, литовский диссидент, преподающий елвистику в Иенле. Вот такой же и Принстон: серый псевдоготический университет, такая же псевдоцерковь, по-кельнски поднявшая одно ухо, а вокруг острокрышие дачные домики-кубики с фасадами в дощатую линейку, А после готично-ба-шенного Принстона - кирпичные с наличниками бюргерские дома Харварда. В тамошней гостинице мне сказали: "Здесь до вас ночевали персидский шах и Солженицын".

Педагогика "Уроки истории могут стать полезны, только когда мы сами перестанем поучать историю".

Я попробовал перевести китайское цю с двойного подстрочника (пословный и пофразный), не допуская для передачи специфики языка личных форм глагола-

В западном городе - ивы весной, гибкие ветки

Горше разлука,

Не сдержать слез. Памятна та любовь, тот причал вернувшейся лодки-Красный мост, зеленый дол, добрый день;

Теперь - ничего.

Напрасна река Вешний цвет - не для юных лет

Долгая тоска

Когда конец"

Время вянуть цветам, облетать сережкам, всходить на башню. Вешняя река, будь вся она из слез,

А все не истечь

Такой тоске.

Получилось больше всего похоже на "Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд*.

Перевод "Автор гораздо меньше думает о читателях, чем переводчик".

Потому что переводной текст самим фактом перевода повышенно престижем: это средство исрархизацни культуры, и переводчик чувствует свою повышенную ответственность.

Перевод "Подражают, как хотят, переводят, как могут", - формула Фета,

Чучелом в огороде Стою, набитый трухой. Я - человек в переводе, И перевод плохой. Сколько я раз, бывало, Сам себе повторял: Ближе к оригиналу! -А где он, оригинал"

И Елагин

Перевод Реплики на вечере переводчиков. Первая сказала: "Мы переводим с космического языка на космический, потому что Земля - это культурный пласт Вселенной, но я волнуюсь, потому что у других уже книги, а у меня еще нет". Ее прогнали аплодисментами. Следующий пожурил, что не сумели перевеет с се языка на свои, и начал: "Культура - суррогат экзистенции, поэтому надо переводить не слова, а состояния..."

Переводчик "У всех переводчиков есть и настоящие, задушевные стихи, -кроме настоящих переводчиков".

В суд меня вызывали пока один раз в жизни. Дело было так Я перевел басни Федра и Бабрия Вабрия раньше никто не переводил, а Федра переводил известный Иван Барков: два издания, второе в 1787 г. В городе Ярославле, на одном чердаке (именно так) эта книжка /787,8, попалась местному графоману, фамилии не помню.

Он рассудил, что такая старая книга могла сохраниться лишь в единственном экземпляре и что такой ценный перевод необходимо довести до советского ни. татвля конечно отредактировав. У Баркова было написано: "Плешивой дал себе горазду апляуху,/Хотев убить его куснувшу в темя муху* - он переделал "горал-ду* на "огромиу оплеуху*. Свою переработку он послал в Академию наук с приму жегшем других своих сочинений: стихи, басни, теоретический трактат, пош "Юдифь", трагедия "Враги*. Никакого ответа, но через полгода в издательстве Академии наук выходит тот же Федр в переводе Гаспарова Понятно: переводчик познакомился с его трудом и присвоил его плоды, иначе откуда он мог узнать о баснях Федра"

Искр плагиате, доверенность на привлечение к суду по месту жительства. Районный суд был в замоскворецком переулке, вход через подворотню, тесные коридоры углами, зимняя грязь на рассевшихся полах. Заблудившись, я попал в т заседаний: дело о разводе, у молодого мужа оглохла жена и стала бесполезна по хозяйству, она измученно смотрела на судью и отвечала невпопад. Когда я нашел нужную дверь, меня дольше всего спрашивали, правда ли я переводил стихами прямо с латинского, неужели знаю язык

Ярославскому истцу назначили адвоката - торопливую завитую женщщ. Сели в коридоре, я положил перед ней перевод истца и свой перевод. Она сравнит две страницы, вскочила и побежала отказываться от защиты. Потом истец прислал еще письмо: "Враги мои, стремясь навязать мне в соавторы некоего Гаспарова и застращав адвоката такую-то", ноя не остановлюсь, еще грознее ста-нутмои басни, еще страшнее мои трагедии*. Прилагалась басня "Соавтор и бандит*. "Злодей, увидев человека,/ подстерег и задержал;/и, ручек у него найдя на четверть века,/как кудесник, угадал,/что перед ним Соавтор оказался Злодей был добр и мигом рассмеялся...* и пи дг конец: "но берегись вперед/и знай, с кем ты имеешь дело/* Стиховедчески интересный текст: свободное чередование ямбов и хореев Qdw - прямая и сухая женщина без возраста - с досадой в голосе сказам мне, что суд закрывает дело за недоказанностью обвинения

Перековка "И если говорить о перековке, то нам желательно, чтобы окружающие люди были умные, честные и чтоб все стихи писал умели. Ну, стихи, в крайнем случае: пущай не пишут. Только чтобы все были умные. Хотя, впрочем, конечно, ум - дело темное И часто неизвестно, откуда он берется. Так что желател ыю, чтобы все были хотя бы честные и чтобы не дрались. В крайнем случае даже пусть себе немного дерутся,", (м. Зощенко. Голубая книга).

Переписка К стиху Авсония (Поел. 26, к Павлину, 30)" Чем стыднее молчать, тем труднее нарушить молчанье" комментатор цитирует Вуатюра: *Я не писал тебе шесть месяцев - первый месяц по небрежности, остальные от стыда". "Аграфия", - деликатно говорила о себе Ахматова, боявшаяся письмами скомпрометировать себя перед потомством. Ср. И. Коневской Брюсо-ву 3 мая 1900 г.: "Простите мне, В. Я. продолжительную бес-приветность. - все последнее время чувствовал большой упадок деятельных сил в некоторых орудиях своего живоустрой-ства, который происходил, конечно, от чрезвычайного раздражения и перенапряжения чуятельных нитей..."

Пересказ Пастернак пересказывал письма и речь Шмидта, точь-в-точь как Некрасов записки Волконской (впрочем, с голоса Волконского-сына, потому что по-французски не читал).

Перестановка Оглавление сб. "Стихи о музыке", 1982: Байрон Джордж Гор-слагаемых дон, Бальмонт Константин, Баратынский Евгений, Белинский Яков, Беранже Пьер-Жан... Мандельштам Осип, Мартынов Леонид, Маршак Самуил, Матвеева Новелла, Мачадо Мануэль, Маяковский Владимир... Как перекличка в юнкерском училище

Перспектива Из письма: "Не так важно, любим ли мы Пушкина и Овидия, как - заслужили ли мы, чтобы они нас любили, И тогда ясно: не только они нас не любят, но больше. Овидий недоумевал бы на Пушкина, а Пушкин смотрел бы на Блока, как на Жюля Жанена. Под взглядом в прошлое культура срастается в целое (идиллия волков и ягнят на одном хрестоматийном лугу), под взглядом из прошлого - рассыпается на срезы. Как одесская лестница: снизу - сплошные ступеньки, сверху - сплошные площадки".

Петров В Петрозаводске в 1982 г. устраивали юбилейное заседание памяти протопопа Аввакума; для начальства было сказано

русского писателя А Петрова

Пиар Что это такое, даже в Москве знают только 50 % По России 13% считают, что это название фирмы, 4, 5% - что часть компьютера, 1% - что вид проституции, "Пиар занимается написанием концептов и организацией эвентов" ("Новая газета", 2001, - 17).

Пиротехника Кант у Алданова перечисляет предметы, которые он преподавал: математика, астрономия, философия, физика, логика, мораль, натуральное богословие, вэристтрудсшгия, жгрж, лоте, физ. география, фортификация и пиротехника 4Ьръ ме этого я, конечно, знаю немного".

Питать "Усталый, я лежал на кровати и питал грустные имел* (А. Миропольский-Ланг, отдел рукописей РГБ).

Надежды юношей питают, Светлы младенческие сны, Цыплята осенью считают. Что их оставят до весны.

R. Лозинская

Повесились Цветаева и Санникова" - запись в дневнике Шкапской юеяных лет. Санникова, жена поэта Гр. Санникова, с первых дне* Чистополя была вне себя, кричала о всеобщей погибели mi каждом пролетавшем самолете видела немецкий, Цветаев была у нее, перед тем как уехать из Чистополя. Вера Вас. Смирнова до конца жизни не сомневалась, что это было предпоследним толчком к цветаевской петле

Подвиг По поводу доклада Христианское видение Мандсльптгак*

Бродский сказал: "Такой-то столпник в день отбивал тысячу поклонов - страшно не это, а то, что кто-то рядом стой и считал".

Подтекст Л. Охитович перевела в "Атта Тролле" парафраз из Шиллере парафразом из Брюсова "Может быть, все в жизни - средство / Для певуче-ярких строф". Д. С Усов сомневался, стоит ли (архив ГАХН).

Подтекст Народная русская песня (М. Ожегова) "Потеряла я колечко" происходит от арии Варберины "Потеряла я булавку".

ПОЗИТИВИЗМ Я чувствую себя принадлежащим не себе, а низшим и неизвестным силам - и ищу знания их А другой чувствует себя принадлежащим не себе, а силам высшим - и ищет веры им.

Полифония Сейчас труднее всего для перевода стиль без стиля, прозрачный, бескрасочный, показывающий только свой предмет, -стиль рационалистов XVIII в. (Вольтера, Свифта, Леса mm), которого так искал Пушкин. Романтическая полифония рядом с ним ужасает именно своим эгоцентризмом.

Польза С Липкий о М. Шагинян: "сумасшедшая в свою пользу". Я случайно столкнулся с нею в Гослите, се вели по коридору, бережно поддерживая с двух сторон, оплывшую, похожую на пикового туза.

По одежке Рассказывала В, В. Смирнова, которая в войну работала в "Знамени". Писатели заезжали в редакцию прямо с фронта. Симонов был каждый раз в новой форме, все удивлялись его щеголеватому белому патушубку. А Шэтонов был в потертой шинели, как маленький солдатик, тихим голосом рассказывал ужасы и опять исчезал. Твардовский в гимнастерке, немного пьяный, садился на пол у стола, поднимал круглое лицо

И, Прищурясь, ГОВОРИЛ: "А ВЕДЬ ВЫ МЕНЯ НС ЛЮОИТЙ"

Поручения дамские из Смоленской губернии, выписанные в дневнике М Ш капской (РГАЛИ, 2182,1,55) из "Рус старины" 1891 г."Увалочку хюлушелковую модного цвета, чулки ажурового цвета с цветочками, кружева на манер барабанных (брабантских), лорнетку - я близкоглаза. Еще купить хорошего кучеренка да тамбурную полочку. Узнать, почем животрепещущая малосольная рыба, а будете в городе спросите, который чао.

Последствия А Г. в письме извинялся занятостью: "Страдаю от последствии своих филологических флиртов". Я тоже плачу алименты по четырем научным темам

Пословица К сожалению, нужно сперва сесть в сани, чтобы утЗедюъся, что они не твои

Постмодернистская география. Сыну снились совмещенные Греция и Америка: на дальнем Западе правил царь Пирр, от Афин до Фтии царь Петр Великий, в

Коринфе на перешейке - Васко Нуньес Бальбоа, к югу - бразильские тропики, к северу - канадская тайга Всюду греческое безводье, Ахелой пересыхает, только в Коринфе бьет Пиренский источник Сойдясь на конгресс, два царя идут отвоевывать питьевую воду, Бальбоа уходит на юг в сказочные пелопоннесские леса и действительно открывает там реку амазонок с чудовищами по берегам Пирр шлет за ним войско, но оно засыпано где-то в этолийской пустыне, Петр шлет наемного убиШсу, но убийцу съедает лернейская гидра... Кажется, у сюрреалистов в одном альманахе была похожая карта мира.

Правда "Зачем вы всегда кричите, когда говорите правду" (Ж. Ренар, дневник).

Правда Д. Самойлов: "Поэт, желающий участвовать в реальном общественном процессе, не может быть стопроцентно правдив, но зато обязан сознавать всю меру неправды, которую несет его поэзия".

Право Щедрин в "Дневнике провинциала": "Никогда я так ясно не сознавал, что пора пить водку, как в эту минуту" (когда в газете написали: "право благодарить есть лучшее и преимуще-ственнейшес наше право").

Право Сыну в периодике попалась статья: "Правовые средстваза% ты от наводнений".

Право Ты не имеешь права на существование" Пусть так, но щ. жил ли ты право на несуществование" Единственный дозволенный тебе вид самоубийства - сгореть на работе. Не "о-жешь" То-то.

Право У меня нет прав человека, у меня обязанность человека - по. нимать; и я плохо с ней справляюсь.

Препятствовать Начальник немцев Ламсдорф обещал передаться Лжеднию-рию со всей дружиною, но, пьяный, забыл о сем уговоре н% препятствовал ей отличиться подвигами (Карамзин).

Пресекать В нацистских инструкциях по проведению собраний говорилось: если будут попытки петь "Deutschland uber alles-j пресекать, потому что опыт показывает, что никто не помни больше одной-двух строф.

Преступность Организованная преступность - это грызня между богатый и их наемниками; среднего человека, вроде меня, она разве что заденет случайной пулей. А что помимо всякой организованной преступности в любом темном переулке ко мне может подойти человек и ради чистого удовольствия набитькк морду и снять с меня потрепанное пальто или ждущие ремой та часы, - так с этим постоянным ощущением я живу всю жизнь, с детства, при всех режимах.

Природа Дочь персидского посла, учившаяся в МГУ в 1947 г. стоя перед "Явлением Христа народу" в Третьяковке, говорила: ют нас всегда такая погода (рассказывала Е. В. Старикова).

Приставка "Вычеркнули из истории, а потом опять вчеркнули". "Вкус это въученное в тебя в отличие от выученного тобой".

Притоны ангелам своим" отвел Аллах на Чатырдаге (Лермонтов. Сся) 6 тт. М.-Л. Наука, 1954, т. 2, с.116).

Прихотливость "Чем плохи олени, так это неприхотливостью: ничего не хотят, кроме ягеля" (К. Симонов).

Пробирка "Трудности современного христианства повсеместны и обш-тивны. Как объяснить "Царю небесный" и "Отче наш" человеку немонархического столетия, выращенному в пробирке! (сказал Н. Котрелев на "толковище" - на конференции "Кризис России XX в.").

Прогресс - это как поэт, который для должной картины под стихами похуже ставит старые даты, а под стихами получше - недавние. Маяковский и Есенин делали наоборот, демонстрируя свое вундер-начало.

Прогнозы "Прогнозы строить трудно, особенно на будущее" (приписывалось Черномырдину).

Олфи Ронен из Анн-Арбора - лучший, пожалуй, из сегодняшнихманделыитамове-дов. Он венгерский еврей, сын коммунистов-эмигрантов, родился в 1937 г. в Одессе, рос в Киеве, в 19 лет воевал на баррикадах в Будапеште, чудом был спасен израильской контрразведкой, защитил диссертацию по Колридоку в Иерусалиме, а вторую, по Мандельштаму, - в Гарварде у Якобсона; а защитив, отказался от места в Америке и собрался обратно - делать израильскую науку. Якобсон накричал на него: "Ваш Израиль - глухая научная провинция, вы сбежите оттуда через несколько лет, но тогда уже я не стану помогать вам в Америке!* Все так и выииго.

Так вот этот самый Ронен за три месяца предсказал Якобсону пражское восстание, тот не поверил: "Это вы, венгры, сумасшедшие, а чехи рассудительны*. Потом отказывался это вспоминать: по словам Эренбурга, о своих несбывчивых прогнозах Якобсон говорил- "Это была рабочая гипотеза*. А неудобозабываемое объявлял диалектическими звеньями в структуре своего развития: строил свою биографию (как А Белый).

Просветитель - Япония после 1868 года так быстро догнала Европу потому, ство что стала срочно переводить не только учебники по металлургии и пушечному делу (как у нас при Петре I), а и Шекспира и Эпиктета. Я не могу простить Солженицыну обидного слова "образованиии ia- Без этой образованщины (а по-старинному говоря, просветительства) ни в России, ни в Африке - нигде ничего не получится.

Просвещение Вдова Клико, завоевав в 1814 г. русский рынок, дарила зафрахтованным капитанам в приложение к грузу французского Дон-Кихота в шести томах (Р. Дутли, 1991).

Просвещение Л. Соболева вписала в глоссарий к своей поэме про Дедала слово "вепрь". Зачем, ведь все знают! Спросила одного соседа, сказал "еж", другого - "медведь". А по данным "Лит. газеты" (ноябрь 1985 г.), из двух десятков людей с высшим образованием только один мог правильно объяснить, почему меняются времена года.

Психоанализ все возводит к сексуальным побуждениям, кроме самого себя"

(Карл Краус).

Психоз "Ощущение сделанности, смоделированности окружающего мира - признак тяжкого психического заболевания". А Божье сотворение мира"

Психоррея, излияние души, - термин С Кржижановского из Автсйиг, графин трупа*.

Путь (Дао: "Что есть дорога, то не есть путь"). "До Египта недалек далеко до Южного вокзала", - говорил Карл Краус

Путь Нельзя тебе идти путем спасенья, покаты сам не станешь то" путем* - ранние стихи В. Меркурьевой (от блоковекого "пою не станешь сам, как стезя".)

Дорога искала дорогу, "Что ж, - сказали дороге, -

Покуда ей не сказали: Если ты больше не можешь -

Нет для тебя дороги, Вот для тебя дорога:

Ты сама дорога и есть* Встань, по ней и ходи".

Дорога была дорогой. Только топтать оказалось

Пока она не сказала: Хуже, чем быть истоптанным:

Я напролет истоптана, Дорога пошла по дороге

Больше я не могу*. И стала искать обрыв.

Кл Лемминг

Работа Когда не хочется работать, можно сказать: "у меня санитарный день* или "переучет".

Работа У моего шефа Ф. А. Петровского над столом была приклеен надпись: "Сущность научной работы - в борьбе с нежеланна работать - И. П. Павлов". Туган-Барановский начинал см курс словами: "Труд есть дело более или менее неприятное.-Ср. в записях К. Федина: "Если хочешь из легкой работы сделать трудную - откладывай се".

Развитие по формалистам: с оглядкой через голову отцов на дедовня дядей. Но у русской культуры развитие свсрхускорсннос.! XX в. мы пропустили несколько ступеней и запутались, m таться нам за память о дедах или прадедах

Разница Инженер смотрит на отказавший механизм и возмущаете* мировоззрений почему, мол, он не работает, а гуманитарий смотрит на работающий и восхищается, какое же это чудо, что работал то! (Р. Дуганов).

Разорвись надвое, скажут, а что не начетверо" (Даль). "Увидим", - сказал слепой; "услышим", - сказал глухой; а покойник, на сток лежа, прибавил: "До всего доживем".

Революцию делают не голодные люди, а сытые, которых один деньке покормили" (Авторханов).

Революция За два дня до Февраля у Керенского собрались товарищи и согласились, что революция в России никак невозможна (Палеолог).

Революция Афиша: "Кино французской и советской новой волны; весь доход от фестиваля пойдет на уличную съемку первого фильма о будущей революции".

А. Э. Хаусмен РЕВОЛЮЦИЯ (Ямб и рифмы не сохранены)

Катится на запад черная ночь. Лущащееся знамя вскидывает восток. Призраки и мороки страшных снов Золотым потопом захлестывает день

Но над сушей и морем, все дальше от глаз. Скользит над миром туда, за океан. Свернутая в конус вечная тьма, Дурацкий колпак, задевающий луну.

Смотри: вот солнце вздыбилось над головой; Слушай: к полдню гремят колокола; И мрак по другую сторону земли Миновал надир и всползает ввысь. 1922

Редакция Психолингвисты отмечают, что склонность к переработке текста - черта душевнобольных. Предлагался отрывок прозы (из Сснт-Экзюпери): "Что можно сделать с этим текстом" Нормальные даже не понимали вопроса, а тс тотчас начинали редактировать (иногда очень тонко), пересказывать от первого лица и пр. (слышано от С. Золяна). Собственно, это черта не только редакторов, а и писателей. Ср. анекдот о Дятле-редакторе из "Лесной газеты", который, не найдя, что изменить в коротеньком объявлении о птичьем концерте, напечатал его вверх ногами

Редупликация Стихотворение С. Вургуна "Кавказ" в 1948 г. (при жизни!) в переводах Ю. Фектистова и Д. Адалис вошло в "Избранные стихотворения* как два разных, а в 1960 оба разных вдобавок были переведены для болгарского издания ("Лит. Киргиз-стан", 1982 г.).

Рецепт Дубельт писал: "В распоряжении ученых есть и целительные средства, и яды, поэтому они должны отпускать ученость только по рецептам правительства".

Римская "Будьте рабами, но не становитесь холуями", - сказал, уезжая империя в 1920 г. историк М. Ростовцев. Мне кажется, я был именно таким.

Риторика Ольга Форш ждала трамвая, проггустила четыре, прыгнула в пятый; ее снял молодой милиционер, сказавши: "Вы, граждан-ка, не столь молоды, сколь неразумны". Она пошла прочь, растроганная, и лишь потом сообразила, что он попросту сказал ей "старую дуру" (из дневн. М. Шкапской, РГАЛИ).

Рифма Д. Самойлов говорил О. Седаковой: если вам за перевод платят 1 р. 20 к. за строчку, то на рифму из этого идет 20 к Вот такие рифмы им и выдавайте: за -анье - енье в самый раа

Род "Fatum опутало меня цепями", - писал еще Ал. Григорьев -почти как "это есть великое прублема" в "Восковой персоне", Ф. А. Петровский уверял, что в молодости видел парикмахерскую с надписями: "мужской зал", "женская зала", "детское зало".

Родина слонов Радио, 4 окт. 2003 г.: "Сегодня День защиты животных В России он происходит под знаком защиты слонов".

С" "Шла машина темным лесом за каким-то интересом.

Интер-интер-интерес - выходи на букву зс"(Лойтер).

Сад Саади в русских переводах XVII в. назывался "Кринный дол" и "Деревней сад".

Самое "Что самое удивительное" - То, что завтра будет завтра" (из арабского катехизиса, вроде "Голубиной книги").

Самомнение "Ахматова говорит, что Срезневская ей передавала такие слова Гумилева про нее: "Она все-таки не разбила мне жизнь", но сомневается в том, что Срезневская это не фантазирует (В. Лукницкая).

Свадьба С. Аверинцева. После пышного Дворца бракосочетаний идем к нему домой, где в тесном застолье он читает нам Фому>Акви некого - вопрос, ложный ответ, опровержение, истинный ответ Запомнились изнанки разгораживающих комнату шкафов и полка с греческими книгами над его рабочим столом, крытым газеткой.

Свобода воли Французский матрос сказал И. А Лихачеву: у вас очень хорошо, только нет кафе, и правительство ваше не предоставляет выбора между пороком и добродетелью.

Свобода "За свободу не нужно бороться, свободе нужно учить"

Свобоця Неприятная свобода - это осознанная необходимость, а приятная - неосознанная необходимость" Или наоборот" Осшманная необходимость - это и есть приятие ответственности (осознанность) за не зависящие от тебя твои и чужие поступки (необходимость). Как у царя Эдипа.

Свобода, по словарю Бирса:

Раб дождался свободы чаянной, И вот надела на него судьба Вместо ошейника с именем хозяина Ошейник с собственным именем раба.

Связь времен От Авраама прошло около ста поколений: "Жизнь коротка, но довольно и ста моих жизней, / Чтобы заполнить глотающий кости провал..." Маленького Р. Грейвса гладил по головке Суинбсрн, а Суинберна благословлял Лэндор, а Лэндора доктор Джонсон. Германа Лопатина воспитывала нянька, которой в детстве Пугачев подарил пятак А Витженс начал книгу о Вяземском словами: "Вяземский родился в последние годы жизни Екатерины II, а умер в первые годы жизни В. И. Ленина". На конференции к 125-летию рождения Вяч. Иванова Дм. Вячеславич начал: "А когда мы уезжали из Баку, было 125-летие рождения Пушкина". "Счет времен по рукопожатиям", - говорил, кажется, Эйдельман. Впрочем, Берестов сказал: "Я знал Маршака, а молодого Маршака Стасов водил к сыну Пушкина, и тот, глядя через широкое окно на город говорил: "Да, прекрасно это у Лермонтова: Брожу ли я вдоль улиц шумных."* ("Нов Лит. обозр", - 20, с. 431).

Из письма В. С. Боевского: "Горько думать, что после смерти Пушкина всем людям, связанным с его гибелью, стало лучше. Или во всяком случае не хуже. Николай 1 дождался-таки своего часа, и Ham Ник стала его наложницей. Потом под его покровительством благополучно вышла замуж за Ланского. После гибели Пушкина все ее денежные затруднения кончились: об этом позаботился царь. Дантес прожил долгую жизнь и сделал большую политическую карьеру. Екатерина Ник хорошо прожила с ним всю жизнь. Геккерен до глубокой старости успешно продолжал дипломатическую карьеру. Никто из авторов анонимного пасквиля так и не был разоблачен*.

Связь событий "Я могу понять, как ваша связь продолжалась, но не могу - как началась", - сказал Н. "А я могу - как началась, но не могу -как продолжалась", - ответила М. (Вяземский).

Сделай сам В Киеве в 1920-х гг. рано умерший писатель разрабатывал технику романа, в котором читатель сам бы мог на любом повороте выбирать продолжение по своему вкусу. Та же идея была у Лема в "Идеальном вакууме", а теперь так делают компьютерные игры Если брать не сюжет, а мысль, многомерно разветвляющуюся в разных направлениях, то к передаче этого стремился Розанов, делая под страницами примечаниям примечания к примечаниям. А к "Листьям" он мог бы добавить нумерацию отрывков и указания на возможные последовательности дальнейшего чтения, как у Кортасара. Могли бы получиться очень связные и вполне взаимоисключающие варианты мысли.

Секрет Джолитти советовал: каждый секрет сообщайте только одному человеку - тогда вы будете знать, кто вас предал. Это сюжет "Ваты" Б. Житкова.

Семантика Русское "чиновник" немцы переводят Tscbinvnik, а немецкое Beamte мы переводим "должностное лицо" - во избежание семантических обертонов, заметил Ф. Ф. Зелинский ("Из жизни идей").

Семиотика "Знак, который сам прочесть себя не может, хотя иногда сознает, что он знак" - так Волошин определял демонов (Воло-шинские чтения, 1991, с. 65-66).

Семиотика Гиперсемантизация, атмосфера искания знамений (Блохе матерью, видящие тайный смысл в каждой улитке на дорожке, метерлинковская пустая многозначительность) - не рискует ли в это впасть семиотика" Моя мать говорила мне "Жаль, что ты не успел познакомиться с Локсом: он еще умел замереть с ложкой супа в руке и сказать: "сейчас что-то случается"".

Семиотика Лотмановское представление: "культура есть машина, рассчитанная на сохранение старых смыслов, но из-за своей плодотворной разлаженности порождающая новые смыслы", -лучше всего иллюстрируется у Рабле диспутом между Панур-гом и Таумастом.

Семь Л. Вол ьперт рассказывала, как прини мал а первые экзамены и еще не знала, за какое незнание что ставить. Пришел пожилой заочник и сказал: "Семь". Она не поняла (десяток" бутылок"). Он сказал: "Семь детей". - "Ну, отвечайте только на один вопрос". (Я не удержался и спросил: "Он сказал: три с половиной") Все кончилось благополучно.

Семь Уже трудно жить, семь раз отмеривая: к седьмому отмеру забываешь первый.

Сергей И. И. Давыдов, профессор Московского университета, клялся С. Г. Строганову, С. С. Уварову, С. М. Голицыну и С. Гагарину, что в честь него-то и назвал сына Сергеем ("Рус. старина").

Серебряный Латинский П век н. э. получил золотую отметку по политике

век и серебряную по словесности.

Система мер На одной из тимофеевских конференций по стиховедению предлагалось оценивать стихотворения по средним данным опросов читателей и измерять кернами (по "Я помню чудное мгновенье"). У туристов считается, что красота Кавказа - 10 селигеров, Урала - 15, тувинский БиЙ-Хсм - 40 селшеров.

Слезы Россини плакал три раза в жизни: когда освистали его первую оперу, когда, катаясь на лодке, уронил в озеро индюшку с трюфелями и когда слушал Паганини.

Скрещение Мне оно представляется как восковая человеческая фигурка, социальных в нескольких направлениях проткнутая торчащими спицами, отношений как у Феокрита в Колдуньях".

Слишком С. Кржижановский был незамечен репрессиями, как Гулливер среди лилипутов: слишком выделяющееся не бросается в глаза (В. Калмыкова).

Слово Для Асеева ручательство за точность слова - его соответствие первоначальному внутреннему образу (или это Хлебников"), для Пастернака - сиюминутному подворачивающемуся на язык узусу (культ первого попавшегося слова, "и счеты сведу с ним сейчас же и тут же"), для Цветаевой - предопределенной слаженности с контекстом, на которую рассчитан его звук и смысл.

Смерть не более чужда, чем начальство" (записки О. Фрелиха).

Смерть "В то время люди еще знали наперед день своей смерти и зря не работали. Христос потом это отменил* (легенда у Короленко).

Смерть "Все-таки я счастливый: Я ведь дожил до собственной смерти" (Баллады Кукутиса).

Смерть Умереть не страшно, страшно умирать.

Как-то на даче я играл с хозяйским котенком, он неистово бегал по мне, возился - и вдруг упал на бок, вытянул лапы и замер (они умеют так внезапно засыпать). Домашние заволновались, что с ним. Я ответил: "Как что" Умер", осторожно снял с себя и положил в сторонку. Мне удивились, и я тоже удивился: разве не все должны умереть"

Смерть В девятом томе Краткой лит. энциклопедии исчезли справки "репрессирован - реабилитирован", но о Франк-Каменецком

го стремился Розанов, делая под страницами примечаниям примечания к примечаниям. А к "Листьям" он мог бы добавить нумерацию отрывков и указания на возможные последовательности дальнейшего чтения, как у Кортасара. Могли бы получиться очень связные и вполне взаимоисключающие варианты мысли.

Секрет Джолитти советовал: каждый секрет сообщайте только одному человеку - тогда вы будете знать, кто вас предал. Это сюжет "Ваты" Б. Житкова.

Семантика Русское "чиновник" немцы переводят Tscbinvnik, а немецкое Beamte мы переводим "должностное лицо" - во избежание семантических обертонов, заметил Ф. Ф. Зелинский ("Из жизни идей").

Семиотика "Знак, который сам прочесть себя не может, хотя иногда сознает, что он знак" - так Волошин определял демонов (Воло-шинские чтения, 1991, с. 65-66).

Семиотика Гиперсемантизация, атмосфера искания знамений (Блохе матерью, видящие тайный смысл в каждой улитке на дорожке, метерлинковская пустая многозначительность) - не рискует ли в это впасть семиотика" Моя мать говорила мне "Жаль, что ты не успел познакомиться с Локсом: он еще умел замереть с ложкой супа в руке и сказать: "сейчас что-то случается"".

Семиотика Лотмановское представление: "культура есть машина, рассчитанная на сохранение старых смыслов, но из-за своей плодотворной разлаженности порождающая новые смыслы", -лучше всего иллюстрируется у Рабле диспутом между Панур-гом и Таумастом.

Семь Л. Вол ьперт рассказывала, как прини мал а первые экзамены и еще не знала, за какое незнание что ставить. Пришел пожилой заочник и сказал: "Семь". Она не поняла (десяток" бутылок"). Он сказал: "Семь детей". - "Ну, отвечайте только на один вопрос". (Я не удержался и спросил: "Он сказал: три с половиной") Все кончилось благополучно.

Семь Уже трудно жить, семь раз отмеривая: к седьмому отмеру забываешь первый.

Сергей И. И. Давыдов, профессор Московского университета, клялся С. Г. Строганову, С. С. Уварову, С. М. Голицыну и С. Гагарину, что в честь него-то и назвал сына Сергеем ("Рус. старина").

Серебряный век

Система мер

Латинский II век н. э. получил золотую отметку по политике

и серебряную по словесности.

На одной из тимофесвских конференций по стиховедению предлагалось оценивать стихотворения по средним данным опросов читателей и измерять кернами (по *Я помню чудное мгновенье"). У туристов считается, что красота Кавказа - 10 селигеров, Урала - 15, тувинский Бий-Хсм - 40 селигеров.

Россини плакал три раза в жизни; когда освистали его первую оперу, когда, катаясь на лодке, уронил в озеро индюшку с трюфелями и когда слушал Паганини.

Мне оно представляется как восковая человеческая фигурка, в нескольких направлениях проткнутая торчащими спицами, как у Феокрита в Колдуньях".

С. Кржижановский был незамечен репрессиями, как Гулливер среди лилипутов: слишком выделяющееся не бросается в глаза (В. Калмыкова).

Для Асеева ручательство за точность слова - его соответствие первоначальному внутреннему образу (или это Хлебников"), для Пастернака - сиюминутному подворачивающемуся на язык узусу (культ первого попавшегося слова, "и счеты сведу с ним сейчас же и тут же"), для Цветаевой - предопределенной слаженности с контекстом, на которую рассчитан его звук и смысл.

Смерть не более чужда, чем начальство" (записки О. Фрелиха).

Смерть "В то время люди еще знали наперед день своей смерти и зря не работали. Христос потом это отменил" (легенда у Короленко).

Слезы

Скрещение социальных отношений

Слишком

Слово

Смерть

Смерть Умереть не страшно, страшно умирать.

Все-таки я счастливый: Я ведь дожил до собственной смерти" (Баллады Кукутиса).

Как-то на даче я играл с хозяйским котенком, он неистово бегал по мне, возился - и вдруг упал на бок, вытянул лапы и замер (они умеют так внезапно засыпать). Домашние заволновались, что с ним Я ответил "Как что" Умер", осторожно снял с себя и положил в сторонку. Мне удивились, и я тоже удивился: разве не все должны умереть"

Смерть В девятом томе Краткой лит. энциклопедии исчезли справки "репрессирован - реабилитирован", но о Франк-Каменецком (умер в 1937 г.) специально оговорено: от несчастного случай

Смерть Расапывающийся, как в ненаведенном бинокле, образ смерти, по которой я собою стреляю - недолет, перелет ~ и стараюсь угадать нужный срок.

Смерть Тянешь лямку, пока не выроют ямку (запись М Шкапскон)

Совет Спрашивай ближнего только о том, что сам знаешь лучше тогда его совет поможет* (Карл Краус).

Согласие Как только Ельцин открыл глаза после операции, он попросил ядерный чемоданчик, как будто боялся, что третью мировую войну начнут без него. На больничной койке он подписал указ о том, чтобы 7 ноября было "праздником согласия и примирения*.

Сознание Выла знаменитая фраза, приписывавшаяся Сабанееву Берлиоз был убежденнейшим предшественником Вагнера С A. вспомнил статью Лосева, где сказано, что Аристотель не сознавал, как сознательно он завершал античную классику

Сонник В Вестнике древней истории* отложили публикацию сонника Артемидора - до идеологического пленума. Сын спроса а что у него значило видеть во сне идеологический плевр*"

Социализм Когда-то коллега попросила меня объяснить ее дочери-шктыш размяв между капитализмом и социализмом - не так глупо, как в школьно иш так, чтобы за это понимание сразу забрали в участок. Я сказал: в основе каждого социального явления лежит биологическое. В основе капитализма - инеття алчности: идет борьба, победители получают лучшие куски, а побежденными" - тят пособие по безработице. А в основе социализма - инстинкт лености ю уравнительно бездельничают, а пособие по безработице условно называют м-работной платой. Лишь потом я прочитал в письмах Шенгат: "Соцшспач-ж Обществетмя энт/юпия". Кто тоскует о социализме, тем я напоминаю: mat реи/ний юзунг - "каждому по его труд)*" - разве он не социалистический"

Социолопгче - В 20-е годы литературоведы спрашивали классиков: а от скин метод кто родители" В 30-е они стали спрашивать: чем вы занимались до 17-го года" Состоял в тайном обществе - хорош Некоторые оставлялись на подозрении. Американский сборник статей о социологии русской литературы начинах"* правильно думают, будто советская идеология задушила формальный метод: опыт показывает, что он воскрес Кого ей задушила насмерть, так это социологический метод*.

Специализация Н. в Венеции познакомилась с проституткой, специализированной на обслуживании приезжающих русских правоверных иерархов.

Спички Разговор: "А какие у него стихи" - "Ну, какие", четвероногие Строфы, как спичечные коробки".

Способности У кого больше способностей, кормят тех, у кого больше по-11 потребности: требностея, и первые досадуют, а вторые завидуют.

СССР - не тюрьма народов, это коммунальная квартира народов.

Старость "Молодость не без глупости, старость не без дурости"; "Кабы снова на свет родиться, знал бы, как состариться" (Даль). От старых дураков молодым дуракам житья нет.

Старость "Человек привыкает жить, помня о том, каким он кажется окружающим, и теряется, когда эти окружающие вымирают". Не то чувствуешь, что ты стареешь, а то, что мир вокруг молодеет. "Старость - второе детство", потому что дети живут в чужом мире старших, а старики в чужом мире младших.

Старое и новое В фольклоре "новый" значит "хороший", "нова горенка", например (напоминает С. Никитина).

Статистика типа раз-два-много".

Статистика В конце 70-х - начале 80-х годов через вытрезвители проходило ежегодно по 17 млн человек по 46 тыс в день, 1% всего

городского населения в месяц

Статистика С каждым собеседником нужно говорить фразами оптимальной для него длины, как в стилистической статистике; а я не

сразу улавливаю нужную.

У меня в статистике клетка. Я встрсчаккк хотя н редко -

Недочитанные стихи

В детстве мир был большой и разный, мне хоте пось его понять, т.е. упорядочить. Мне нравилась история- казалось, что если написать подробную-подробную историю, в ней найдет свое место все: как получились и песок, и деревья, и молоко, и пишу чи/хя машинка, и кардинал Ришелье, и страна Гватемала Может быть, даже весь вчерашний день со всеми подробностями. Когда мне было десять лет, я стал конспектировать книги Вересаева о Пушкине, потаи школы или учебник истории для старших классов, в пятнадцать лет я доконспектировал пять толстых томов "средней истории* лохм века. Сейчас в старости, мне гложет душу, что я пшк и не упаковал мир по ящичкам и клеточкам.

Стиль Это постоянное времяпровождение их вместе вскоре явилось причиной тяжелых переживаний для меня, о которых я скажу впоследствии" (Б. И. 36ареки И о Б. Пастернаке и Фанни, Театр". 1988. - I, с 190). Ср. название главы (ч. X. гл. 21) в "Воспоминаниях" А. Цветаевой: "Встреча нами в двух маминых старинных шубах Сережи Эфрона на Николаевском вокзале".

Стиль "Они [дома из прессованного камыша] ничем не отличались от обыкновенных каменных домов, за исключением неверия в их прочность людей, обитавших в них". Это Паустовский! (Повесть о жизни. Собр. соч. т. 5, с 519).

Стиль - совокупность литературных приемов, позволяющих пишущему ничем не отличаться от других.

Стиль Стиль - это самоограничение (не употреблять слов, которые и стилизация были невозможны у Пушкина). Стилизация - это, наоборот, экспансия, нагромождение (употреблять как можно больше слов, которые характерны для Пушкина и ни для кого другого).

Страх Девочку спросили, какого цвета снег. Она честно ответила: розовый, желтый и голубой. "Но он же белый!" Девочка испугалась крика и дальше молчала. Ее записали в необучаемые.

В Эрмитаже занимались ребята-инвалиды, их посадили на полу перед портретом Ван Дейка с изысканно-расслабленной кистью руки на переднем плане: "Попробуйте понять, что думает Ван Дейк, глядя на вас". Долгое молчание, потом один вскакивает, кричит в лицо Ван Дейку: "Ну и что ж, что я в валенках!" - и выбегает. Я похож на него.

Строить переборки в себе так, чтобы мысли для одного не смешивались с мыслями для другого.

Стыд Есть за кого стыдиться, да не перед кем. "Умер последний, которого стеснялись", - начиналась самиздатская заметка Оксмана о Чуковском.

Летом в Переделкине Чуковский занимался английским с внуком, а заодно уж и с моим товарищем ("прерывать на лето нельзя"), а заодно уж и со мной, как товарищем моего товарища ("вместе интереснее"). Я боялся идти, он прислал приглашение "пожаловать кКорнею Чуковскому, литератору", против "литератора" устоять было уже невозможно.

Казалось, ему интереснее всего было дознаться, на что способен каждый из нас "Диктовки" его были не совсем обычные: он диктовал по-русски, а записывать мы должны были по-английски. Фразы были странные, например, такие "Вежливый вор приподнял шляпу и сказал "Старинные замки лежат во прахе, господин инспектор/*". Переводы с английского мы делали соревновательно: Он дал нам книжечку с очень милой английской сказкой о страшном чудовище, которое было вовсе не страшным и поэтому очень тосковало, что все его считают страшным (трогательная сказка, я ее в молодости очень любил), и к каждому уроку мы должны были переводить порознь по несколько страничек На уроке переводы сравнивались, и удачи и неудачи отмечались на полях крестом или минусом. За какой-то удачный оборот он поставил одному из нас сразу три креста Его маленький правнук, присутствовавший при наших уроках, воскликнул: "Y-y-yt*. Корней Иванович необычайно обрадовался- "Смотрите, смотрите, онуже за кого-то болеет/*. А когда переводы - гораздо чаще - были плохи, он делал выговоры деликатно и весело, чаще всего при этом упоминались "палочные изделия*. Он любил рассказывать, как однажды в Сухуми заметил киоск с объявлением: Продаются палки*; приехал на следующий год, а вывеска уже новая - "Продажа палочных изделий*. Лет через десять я рад был найти этот пример в новом издании его "Мастерства перевода*

О чем можно говорить с 14-летним школьником" "Кем хотите быть" историком" замечательно интересно! Знаете, какие казни были в Англии при Шекспире! Настоящий театр! Преступнику нужно было от тюрьмы до эшафота пройти браво, перешучиваясь с толпой, и еще бросить кошелек палачу, чтобы тот хорошо и быстро сделал свое дело, - а если казнимый уклонялся от обычая, народ был очень недоволен*.

Много позже я понял, что это он описывал самого себя Критику, ему всю жизнь приходилось заниматься не тем, чем хотелось, и он гениально заинтересовывал себя неинтересным. "Бесплодныеусилия* - самая плохая пьеса Шекспиравзначит, надо перевести и показать, что хорошая Когда в гимназии учитель сказал, что отрицание "отнюдь* устарело, он подбил ораву камчаточников вместо "нет* отвечать только "отнюдь*. Осповат сидел у него секретарем за стеной, когда пришел В. Непомнящий: он что-то подписал, ему обещали- если покается, не прогонят. "Кайтесь!* - "Но* - "Если не хотите каяться, - ищите другую профессию* и т. д.

Суть В легенде о Януше Корчаке у нас забывают самое главное и достоверное. Его спросили, что он будет делать, если доживет до конца войны. Он ответил: "Пойду заботиться о немецких детях, оставшихся сиротами".

Суффикс Гумилев с товарищами потешались над стихами про Белавен-ца, "умеревшего от яйца". А теперь Л. Зорин пишет: "По ночному замеревшему Арбату..." ("Нов. Газ.", 2.12.1991), а Т. Толстая (в альм. "Московский круг") - "замеревшие" и "просте-ревшие ветви".

Счастье Берлиоз говорил: у Мейербера не только было счастье иметь талант, но и талант иметь счастье (Стасов).

Сюрприз С. Трубецкой говорил: предъявлять нравственные требования можно только к своим детям (см. I, Дети), а когда встречаешь порядочность в других, это приятный сюрприз, и только, (восп. Ю. Дубницкой).

Табу Это слово есть у Даля (в "живом великорусском"): "у нас та-башная торговля табу".

в Воспоминаниях" А. Цветаевой: "Встреча нами в двух маминых старинных шубах Сережи Эфрона на Николаевском вокзале".

Стиль "Они [дома из прессованного камыша] ничем не отличались от обыкновенных каменных домов, за исключением неверия в их прочность людей, обитавших в них". Это Паустовский! (Повесть о жизни. Собр. соч. т. 5, с 519).

Стиль - совокупность литературных приемов, позволяющих пишущему ничем не отличаться от других.

Стиль Стиль - это самоограничение (не употреблять слов, которые и стилизация были невозможны у Пушкина). Стилизация - это, наоборот, экспансия, нагромождение (употреблять как можно больше слов, которые характерны для Пушкина и ни для кого другого).

Страх Девочку спросили, какого цвета снег. Она честно ответила: розовый, желтый и голубой. "Но он же белый!" Девочка испугалась крика и дальше молчала. Ее записали в необучаемые.

В Эрмитаже занимались ребята-инвалиды, их посадили на полу перед портретом Ван Дейка с изысканно-расслабленной кистью руки на переднем плане: "Попробуйте понять, что думает Ван Дейк, глядя на вас". Долгое молчание, потом один вскакивает, кричит в лицо Ван Дейку: "Ну и что ж, что я в валенках!" - и выбегает. Я похож на него.

Строить переборки в себе так, чтобы мысли для одного не смешивались с мыслями для другого.

Стыд Есть за кого стыдиться, да не перед кем. "Умер последний, которого стеснялись", - начиналась самиздатская заметка Оксмана о Чуковском.

Летом в Переделкине Чуковский занимался английским с внуком, а заодно уж и с моим товарищем ("прерывать на лето нельзя"), а заодно уж и со мной, как товарищем моего товарища ("вместе интереснее*). Я боялся идти, он прислал приглашение "пожаловать кКорнею Чуковскому, литератору", против "литератора" устоять было уже невозможно.

Казалось, ему интереснее всего было дознаться, на что способен каждый из нас "Диктовки" его были не совсем обычные: он диктовал по-русски, а записывать мы должны были по-английски. Фразы были странные, например, такие "Вежливый вор приподнял шляпу и сказал: "Старинные замки лежат во прахе, господин инспектор/*". Переводы с английского мы делали соревновательно: Он дал нам книжечку с очень милой английской сказкой о страшном чудовище, которое было вовсе не страшным и поэтому очень тосковало, что все его считают страшным (трогательная сказка, я ее в молодости очень любил), и к каждому уроку мы должны были переводить порознь по несколько страничек. На уроке переводы сравнивались, и удачи и неудачи отмечались на полях крестом или минусом За какой-то удачный оборот он поставил одному из нас сразу три креста. Его маленький правнук, присутствовавший при наших уроках, воскликнул: "У-у-у!*. Корней Иванович необычайно обрадовался: "Смотрите, смотрите, онуже за кого-то болеет!*. А когда переводы - гораздо чаще - были плохи, он делал выговоры деликатно и весело, чаще всего при этом упоминались "палочные изделия*. Он любил рассказывать, как однажды в Сухуми заметил киоск с объявлением: Продаются палки*; приехал на следующий год, а вывеска уже новая - "Продажа палочных изделий*. Лет через десять я рад был найти этот пример в новом издании его "Мастерства перевода*

О чем можно говорить с 14-летним школьником" "Кем хотите быть" историком" замечательно интересно! Знаете, какие казни были в Англии при Шекспире! Настоящий театр! Преступнику нужно было от тюрьмы до эшафота пройти браво, перешучиваясь с толпой, и еще бросить кошелек палачу, чтобы тот хорошо и быстро сделал свое дело, - а если казнимый уклонялся от обычая, народ был очень недоволен*.

Много позже я понял, что это он описывал самого себя Критику, ему всю жизнь приходилось заниматься не тем, чем хотелось, и он гениально заинтересовывал себя неинтересным "Бесплодныеусилия* - самая плохая пьеса Шекспиравзначит, надо перевести и показать, что хорошая Когда в гимназии учитель сказал, что отрицание "отнюдь* устарело, он подбил ораву камчаточников вместо "нет* отвечать только "отнюдь*. Осповат сидел у него секретарем за стеной, когда пришел В. Непомнящий: он что-то подписал, ему обещали: если покается, не прогонят, "Кайтесь!* - "Но~* - "Если не хотите каяться, - ищите другую продЗессию* и т.д.

Так Громеко спрашивал Толстого, так ли он понимает "АннуКа-1 ренину"; тот отвечал: "Разумеется, так, но не все обязаны n-1 нимать так, как вы".

Талант Флоренский в письме от 24 марта 1935 г. о Белом; "При водсвоей гениальности отнюдь не был талантлив: не хваталосло-1 собности адекватно оформить свои интуиции и не хватало смелости дать их в сыром виде".

Текстология Как быть с Пастернаком, Заболоцким и другими переделыва-1 гелями своих ранних стихов" Я вспомнил, как в ИМЛИ пред-1 латали академическое издание "Цемента* Гладкова со всемивариантами; директор И. Ани сим о в сказал: "Не надо - слишком самоубийственно". Пастернака с Бенедиктовым впервыесравнил Е. Г. Эткинд (а до него Набоков"), но что Бенедикпвтоже и так же перелицовывал свои ранние стихи, тогда невспомнилось.

Тема Звягинцевой в гимназии задавали сочинение на тему "А щки все лились и звуки все рыдали" (РГАЛИ, 1720,1,64),

Терминология От случайной избыточности терминов: рассказ, новелщ по1 весть, роман - и нехватки, например, rmance-nvel изыски-1 каются небывалые жанровые тонкости. Три слоя употреблс-1 ния терминов: в разговоре, в заглавиях и подзаголовках.!критике и литературоведении. Роман в XVIII в. был разговор-1ным термином, а на обложках писалось повесть. Роман-эпопел - сейчас критический термин, значит, выйдет и на об-1 ложки. Если выживут толстые журналы. Во Франции их небыло, и объемы романов определялись издательскими удоб-1 ствами: 220 стр. или, в два тома, 440 (или 2200, как-у Роллага). А у нас в журналах с продолжениями объемы разрасталисьдо "Войны и мира" и "Карамазовых". "Жанр-панорама, гденичего не разглядеть; жанр, только в России не дожившийдособственной смерти", - писал Бирс. Двоякое написание тер-1 мина подало одному коллеге мысль различать риторику, шторая плохая, и реторику, которая хорошая.

Тест Внучка отлично прошла собеседование в первый класс, несмогла только сложить простенькую мозаику. Ей сказали квже так" - она ответила: "Неразвитость пространственноговоображения".

Товарищи Самая человечная сцена в "Пиковой даме" - свидание ЛизынГерманна утром: у нее разбито сердце, у него надежды, онадолжна его ненавидеть, он вымещать, а они сидят, как том-рищи по несчастью (что бы сделал из этой сцены Достоевский!), и она ему помогает.

Тост после тыняновской конференции: чтобы филологи понимали историю, а историки филологию. В. Э. Вацуро сказал: "А о том, чтобы филологи понимали филологию, а историки историю, уж не приходится и мечтать".

Точка Ваша новая манера - это еще точка, через которую можно провести очень много прямых. И кривых.

Точка Нужно познать себя, чтобы быть собой. И быть собой, чтобы суметь стать другим. Как пугающ жирный пафос точки после быть собой".

Точка Ю. М. Лотман сказал в разговоре: "Человек - точка пересечения кодов, отсюда ощущение, что все смотрят на меня". Для меня человек - точка пересечения социальных отношений, отсюда ощущение, что все смотрят сквозь меня. Разница ли это в словах или в сути"

Быть точкой пересечения отношений - это совсем не мало, это значит быть элементом структуры. Но некоторым мало. ("Не могу понять врачей - как они забывают потом спасенных больных". А я понимаю.) А Мире кий писал о Пастернаке: в "Люверс" люди - не личности, а точки пересечения внешних впечатлений, этим он и конгениален Прусту. Быть не точкой чужих пересечений, а самим собой можно только на необитаемом острове.

Точноведение "В переводе, кроме точности, должно быть еще что-то". Я занимаюсь точноведснием, а чтотоведением занимайтесь вы.

Традицией мы называем наше эгоцентрическое право (точнее, привычку) представлять себе прошлое по своему образу и подобию. Так, средневековый человек считал, что все твари "Фисиоло-га" созданы затем, чтобы давать ему символические уроки.

Традициона- по С. Аверинцеву. в архаике - дорефлективный традиционализм л изм, от античности до классицизма - рефлективный традиционализм, от романтизма - рефлективный антитрадиционализм. Видимо, этот последний есть в то же время дорефлективный традиционализм новой формации: таковы шаблоны реализма, которые присутствуют у всех в сознании, но считаются несуществующими. Только когда они станут предметом теории, можно будет говорить, что эпоха реализма позади. Сейчас ругаются словом "штамп"; в традиционалистском обществе, вероятно, ругались: "Эх ты, новатор!".

Туземец - сюземец "Хоронил [Блока] весь город - или, вернее, то, что от него осталось. Справлявшие на кладбище престольный

i, праздник туземцы спрашивали: кого хороните" (Ахматова, зап. кн.). Кто я" - я туземец Ср. Все.

Сыну приснился человек четырех национальностей: китаец-индус-еврей, а четвертая - секретная

Уважение Сонцев был представлен в камергеры на основании физических уважений (Вяземский).

Указатель - важнейшая часть научной книга, и его непременно должен составлять сам автор, даже если книгу писал не он" - английская сентенция.

Указатель Редактировали указатель к первому тому "Истории всемирной литературы", одни трудности вычеркивали, другие приводили к знаменателю. Вот когда оценишь Всльфлина, призывавшего к истории искусств без имен (ленился!), и когда хочется примкнуть к Морозову и Фоменко, чтобы всех однофамильцев считать одним человеком.

А Т. Фоменко был деструктивистом от истории, когда о деструктивизме от филологии у нас только-только начинали слышать. Когда он выпустил в 1980 г. первую книжечку о том, что древней истории не было, потому что она противоречит теории вероятностей, то В. М. Смири ну поручили написать опровержение в Вестнике древней истории* (1982, - 1). Опровергать такие вещи очень трудна Я рассказал ему, как (по Ю. Олеше) додумался до этой идеи его образец Н. А Моро-зов-Шлиссельбургский: "А-а, вы тюрьмой отняли у меня половину моей жизни" так я же расчетами отниму у вас половину вашей истории!* Порочность в том, что теория ее/юятностей приложима лишь к несвязанным событиям, а в истории события связанные. Морозов, как добросовестный позитивист, воспринимал мир как хаос атомарных, единичных фактов, а Фоменко в наш структуралистиче-ский век запоздало ему вторил. Смирил задумчиво сказал: "Вот теперь ясно, почему Морозов был теоретиком индивидуального террора-* Потом он стал читать брошюры Морозова, выходившие в 19 П гчо классовом и доклассовом обществе; человек доклассового общества назывался там людоед-демократ*. Но для рецензии на Фоменко это не пригодилось.

Улица "Улица Мандельштама" - мотив от советских (по образцу французской революции) переименований, зстетизирован-ных уже имажинистскими переименованиями Тверской, Никитской, Петровки и Дмитровки. Раньше Мандельштама был "Переулок моего имени" Инбер, позже - "АхматовскоЙ звать не будут ни улицу, ни строфу". Все это в конечном счете от Она - Маяковского тысячу лет...".

Ум Ф. Г. Орлов (тот, 1741 -1796) говорил: ум хорошо, два лучше, но три с ума сведут (Грот).

Управление синтаксическое; "Лучше век тосковать по кого любишь, чем жить с кого ненавидишь" (Лабрюйер).

Право научной популяризации на упрощенность: нельзя бранить глобус за то, что на нем не нанесена река Клязьма, А от нынешнего Исидора Севильского требуется именно глобальная ясность.

(о них собирался писать покойный М. П. Штокмар): "Голод не тетка, пирожка не подсунет". "Рука руку мост, да обе свербят". "Чудеса в решете: дыр много, а выйти некуца". "Ни рыба, ни мясо, ни кафтан, ни ряса". "Губа не дура, язык не лопата". Не дурак выпить - не подлец закусить". "Хлопот полон рот, а прикусить нечего". "Шито-крыто, а узелок-то тут". "Собаку съели, хвостом подавились". "Собачья жизнь: брехать нужно, а есть нечего". "Не всяко лыко в строку, не всякий лопот в слово" (анаграмма: ключевое слою лапоть не названо), "Ума палата, да ключ потерян". "Копейка ребром, покажися рублем". "Смелым бог владеет, а пьяным черт качает". "Дураку хоть кол теши, он своих два ставит". "Лиха беда начала есть дыра, будет и прореха". "Все люди как люди, а мы как мыслете". "Два сапога пара, оба левые" ("Это про политиков" - спросил И. О.)

Реализм - слово, уставшее от нагрузок", - писал Дурылин

Пастернаку.

Американские поэты долго писали о соловьях и жаворонках, хотя ни тех, ни других в Америке нет.

Воскресающие покойники означают треноги и убытки. Достаточно подумать, хотя бы для примера, какое поднялось бы смятение, если бы покойники воскресли! а так как они, конечно, еще и потребовали бы назад свое добро, то случились бы и убытки" (сонник Артемидора).

как наука взаимопонимания. Будто бы в Индии было правило: перед спором каждый должен был пересказать точку зрения противника, и чтобы тот подтвердил: да, так.

Философская лирика - игра в мысль, демонстрация личного переживания общих мест. Ср. I, Партийность, где тоже не свое подается как свое.

Флирт, по-русски - шашни" (Ю. Слезкин, Ветер, "Вестник Европы", 1917, - 2, с. 35). Говорит персонаж по фамилии Шишикторов.

Форзац в сб. А. Вознесенского Безотчетное" (1981) с длинным фото его выступления перед большой-большой публикой. Видел ли он Точно такой же форзац в двухтомнике А. Жарова 1931 г."

Фундамент На докладе о Неизвестном солдате" в РГГУ кто-то взвинченный задал два вопроса: сказал ли Мандельштам после Солдаупрощенность

Усохшие пословицы

Усталость Фауна Федоров Н.

Филология

Упрощенность Право научной популяризации на упрощенность нельзя бранить глобус зато, что на нем не нанесена река Клязьма. А от нынешнего Исидора Севильского требуется именно глобальная ясность

Усохшие (о них собирается писать покойный М. П. Штокмар): "Голод пословицы не тетка, пирожка не подсунет". "Рука руку моет, да обе свербят". "Чудеса в решете дыр много, а выйти некуда". "Ни рыба, ни мясо, ни кафтан, ни ряса". "Губа не дура, язык не лопата*"Не дурак выпить - не подлец закусить". "Хлопот полон рот, а прикусить нечего* "Шито-крыто, а узелок-то тут". "Собаку съели, хвостом подавились*. "Собачья жизнь- брехать нужно, а есть нечего". "Не всяко лыко в строку, не всякий лопот в слово* (анаграмма; ключевое слово лапоть не названо), "Ума палата, да ключ потерян". "Копейка ребром, покажися рублем". "Смелым бог владеет, а пьяным черт качает". "Дураку хоть кол теши, он своих два ставит". "Лиха беда начало-, есть дыра, будет и прореха". "Все люди как люди, а мы как мыслете". "Два сапога пара, оба левые" ("Это про политиков" - спросил И. О.)

Усталость "-Реализм - слово, уставшее от нагрузок", - писал Дурылин Пастернаку.

Фауна Американские поэты долго писали о соловьях и жаворонках,

хотя ни тех, ни других в Америке нет.

Федоров Н. "Воскресающие покойники означают тревоги и убытки. Достаточно подумать, хотя бы для примера, какое поднялось бы смятение, если бы покойники воскресли! а так как они, конечно, еще и потребовали бы назад свое добро, то случились бы и убытки" (сонник Артсмидора).

Филология как наука взаимопонимания. Будто бы в Индии было правило, перед спором каждый должен был пересказать точку зрения противника, и чтобы тот подтвердил: да, так

Философская

лирика - игра в мысль, демонстрация личного переживания общих мест. Ср. I, Партийность, где тоже не свое подается как свое

Флирт, по-русски - шашни" ПО. Слезкин, Ветер, "Вестник Европы", 1917, - 2, с. 35). Говорит персонаж по фамилии Шишикторов.

Форзац в сб. А. Вознесенского "Безотчетное" (1981) с длинным фото его выступления перед большой-большой публикой. Видел ли он точно такой же форзац в двухтомнике А. Жарова 1931 г."

фундамент На докладе о "Неизвестном солдате" в РГГУ кто-то взвинченный задал два вопроса; сказал ли Мандельштам после "Солдата", как Блок после "Двенадцати", "Сегодня я гений" и каким фундаментальным положением я обосновываю, что мой объект нуждается в интерпретации" Я ответил: "Я тоже литературовед, поэтому первый вопрос вне моей компетенции: j объект во мне заведомо не нуждается, это я в нем нуждаюсь аз общечеловеческой любознательности; фундамент же мой -примитивный: полагаю, что каждый поэтический текст имеет смысл, поддающийся пересказу".

Приснилась защита диссертации иод заглавием: "Эпитеты у Рембрандта". За амфитеатром, я смотрю вверх и говорю: "А вот и Минц еще жива", амне отвечают, что-Лотман написал статью "Стратегия сердечного приступа*.

Хайдеггер "Вы неточны: не "есть возможность", а "возможна возможность", - сказали мне Мне нравилось у Б. Лившица: "Ни у Гомера, ни у Гссиода / Я не горю на медленном огне, /11л" - свидетельствуя обо мне, / Фракийствует фракийская природа". Р. едко сказала, что это всего лишь калька с naturanatum Спинозы (и кузминского перевода этих слов в "Панораме с выносками") и не нужно было Хайдеггера, чтобы это воскрешать. Собственно, еще ближе к образцу можно вспомнил особые приметы в "Заячьем ремизе": Спиря поспиршш.а Сема посемывает. У Лсма четырнадцатый сустав таможенного чиновника говорит герою: "Вы ведь млекопитающее, да" i таком случае, приятного млекопитания*.

Хмель "Наводя справки о женихе, уже не спрашивают, пьет ли, а спрашивают, каков во хмелю" (Никитенко, 1834 г. об Архангельской губернии).

Ход событий "Нельзя сказать, будем ли мы либералами или консерваторами, потому что нельзя ведь предсказать ход событий" (га Народный голос" за 1867 г. цит. в "Лит. Наследстве").

Храбрость С Урусов говорил: "Я консерватор, но не имею храбрости ни быть".

Хрнсоэлефан - К. Леонтьев предлагал сделать такой памятник Александр; II тинная техника дерево, слоновая кость, золото и серебро с эмалью; а (хорошую избу в Филях отстрогпъ мраморной, как потом ленинский шалаш в Разливе "У меня цветные истины", - говорил он. Боялся умереть от холеры - неэстетично; а чудом выздоровев, пошел по обету в монахи, хотя в Писании был нетверд и они его 20 лет к себе не пускали. В Троицкой лавре жил в гостинице и перечитывал Вольтера. "С нестерпимо сложными потребностями", - писал о нем Губа сто в. Его мир - крепостной театр, в котором народы пляшут в национальных костюмах, а он поглядывает на них из барской ложи. Отнимите у Готье талант, а у Флобера гений - и вы получите Леонтьева

Художествен- У Пастернака не только природа уже существует независимо ный мир от создавшего ее Бога, но и вещи независимо от создавшего их человека, и вещи братаются с природой, а человек оказывается оттеснен в неожиданное панибратство с Богом.

Царь и бог Сталинская ода" Мандельштама - не только от интеллигентской веры в то, что рота права, когда идет в ногу ("Это смотря какая pemu разве интеллигенция рвалась быть, как все" -сказал С. Ав.), но и от общечеловеческого желания верить, будто над злыми сатрапами - хороший царь Глупо" А чем умнее - что над злыми царями строгий, но справедливый бог"

Ценность О. Б. Кушлина давала студентам без подписей стихи А К. Толстого, "Древнего пластического грека", что-нибудь из "Нивы" щ и "каких-нибудь кобзевых" - описать, кто как хочет, и указать приблизительное время создания. Все думали если не на Пушкина, то не меньше как на Дельвига и восторгались: школа приучила, что печатный всякий лист быть кажется святым". После этой шоковой терапии можно было учить анализу.

Ценность Л. Поливанов про себя ставил Фету за все стихи единицы, а за "В дымке-невидимке." - пять. Блок больше всего любил у Фета то стихотворение, которое кончалось: "И, сонных лип тревожа лист, порхают гаснущие звуки. (А я - "И я очнусь перед тобой, угасший вдруг и опаленный".) Адамович о Цветаевой в "Воздушных путях": "Недавно я узнал, что самым любимым ее русским стихотворением было фстовскос "Рояльбыл весь раскрыт" (отомстил-таки за "Поэта о критике").

Цивилизация Стихи Пригона, написанные за 20 лет до осады Белого дома:

Чтобы победить цивилизованную нацию. Довольно отключить канализацию.

Чайник Собака слепого с шапкой в зубах похожа на заварной чайник

с ситечком.

Человек "Железная кровать эпидемического образца с засаленным,

насквозь прочеловеченным одеялом".

Человек * "Сверхчеловек - идеал преждевременный, он предполагает, что человек уже есть" (Карл Краус). Я вспомнил турецкое четверостишие (М. Дж. Андай): "Гиппотерий - предок лошади. Мегатерий - предок слона. Мы - предки людей, предки настоящих людей". I

Чемодан. Мать никогда мне не улыбалась, я был частью домашнего обихода, вроде чемодана, и на меня сердились, когда я позволял себе больше, чем положено чемодану. Может быть, я и сейчас чувствую себя чемоданам, от которого кто-то В

ждет научных работ, кто-то любви, кто-то помощи" Может быть, это и ео%

диалог, в котором каждый по мне своим долотам, долотам" Странная должна получиться фигура. А чего хочет сам чемодан, сам камень" Только чтобы его оставили в покое, алучше разрешили ему не существовать. Каждый желудь по Аристотелю, стремится стать дубом, а яйцо птицей, а ребенок человеком, а взрослый - хорошим человеком, но стремится ли камень стать статуей" Когда щ. перь я позволяю себе больше, чем положено чемодану, меня по привычке хвощ зато когда меньше, мною недовольны. Чемодан, в который были уложены ащ наследственность, потам воспитание, потом жизненный и книжный опыт. Да, темпе время умяться и упаковаться! Или, лучше, разложить содержимое по истомникам (по другим чемоданам), что откуда, и что слежалось в новое, а чернр покрышку выбросить" Кажется, я так и стараюсь.

Чехов о литературе" - книга под таким заглавием выглядела бы очень любопытно: избегал судить о писателях, скрывал неприязнь к Достоевскому, самоподразумевал Толстого, молчал о западных, ш будто глядя на них через ограду мира Щегловых, Подлец" и Куприных. Самым подробным высказыванием, пожалуй оказалась бы "Табель о рангах* из "Осколков*. Попробуйте представить - проживи он еще десять лет - его воспоминания о Льве Толстом.

Чсховеды Исполнитель одной из главных ролей в "Трех сестрах* у Волчек признавался, что до постановки не читал пьесы, "Не всея же быть чеховедами", - сочувственно комментирует интервьюер. А один аспирант, писавший о "Фаусте* в средние века оказывается, считал, что "Песнь о Сидс* - это английский эпос Я сказал: "Значит, он читал по крайней мерс "Тома Сойера"

Чечерейцы Пушкин начал поэму о Гасубе; Жуковский прочитал и напечатал его имя "Галуб", ничего удивительного; но Лермонтов, воевавший на Кавказе и слышавший, как неестественно звучит это произношение, все-таки дал это имя своему чеченцу в "Валерике": "Галуб прервал мое мечтанье..." Ср. VII, Груша

Читатели и библиофилы - такие же разные люди, как жизнелюбы я человеколюбы.

Чичиков всегда казался мне у Гоголя положительным героем: потому что Гоголь только его показывает изнутри. Было ли это мое бессознательное ощущение традиций плутовского романа или правда Гоголь любил его больше, чем казалось критика* и потерпел неудачу, когда заставил себя разлюбить его"

Чужое слово А. Г. Дементьев рассказывал: издали записные книжки Фурманова, в них приводятся характеристики ряда писателей Они использованы уже в 14 кандидатских Диссертациях и одной докторской. Дементьев чувствовал, что эти характеристики он уже где-то читал; проверил - оказалось, что это конспекты Литературы и революции* Троцкого и статей Воронено* го: переброшенный на литературу Фурманов по ним готовился к работе, Д. просил в "Вопросах литературы* и других местах разъяснить эту пропаганду идей Троцкого, но безуспешно (слышано от О. Логиновой).

1С Кавафис ОЖИДАЯ ВАРВАРОВ

(конспективный перевод)

Отчего народ в перепуге"
" Идут варвары, скоро будут здесь,
" Отчего сенаторы не у дела"
" Идут варвары, их и будет впасть.
" Отчего император застыл на троне"
" Идут варвары, он воздаст им несть,
" Отчего вся знать в золоте и каменьях"
" Идут варвары, они любят блеск
" Отчего ораторы онемели"
" Идут варвары, они не любят слов,
" Отчего не работают водопроводы"
" Идут варвары, спрашивайте их.
" Отчего все кричат и разбегаются"
" Весть с границы: варвары не пришли,

Варваров вовсе и не было Что теперь будет" С варварами была хоть какая-то ясность.

Чукчи послали поздравителей к спасению государя от Каракозова, а те поспели уже после выстрела Березовского (воен. к. Головина). Когда к Тиберию с таким же опозданием пришли соболезновать о смерти Августа послы от заштатного городка Трои (Той самой), он сказал: и я вам сочувствую, троянцы, о кончине вашего великого Гектора.

Швабрин Г. Федотов об учебнике по истории СССР для начальных классов под ред. Шестакова (на который писали замечания Сталин, Киров и пр.) - как будто его написал Швабрин для Пугачева. Старые учебники были историей национальных войн, этот - классовых войн, но постоянное ощущение военного положения было необходимо режиму, Я еще учился именно по этому учебнику, только портрет Блюхера там уже был заклеен портретом Чапаева.

Швамбрания Такие игры с придуманными государствами называются режиссерскими У Цедербаума-Мартова в детстве была подобная страна - город Приличенск А у символиста Консвского была страна Росамунтия. Даже со своим биографическим словарем. Начинался он так:

Авилов Алексей Жданомирович, род. 16мая 1832 вВанчуковске. Один из величай* ших росамунтских романистов. Считается основателем "бытовой", или "есте-ствоиспытатвльской", школы в росамунтской письменности ~ школы, которая, по выражению Сахарина, служит соединяющим звеном между "государственно-мудролюбческим* направлением Ванцовского кружка годины Великого Возрождения Росамунтии и романистами-душесловами 80-х годов - Завязки и развязки романов А весьма сложны и запутанны, но всегда правдоподобны Они свидетельствуют о богатстве фантазии автора. Все среды и быты, описанные А, необыкновенно ярко и верно нарисованы. Слог его - точный, тщательно отделанный, однообразный и холодный А очень плодовитый писатель, и тем не менее во всех его, почти всегда длинных, рассказах царит беспечное разнообразие Он начал писать будучи уже 30 лет, в 1862 г. Главнейшие его романы: "Два друга", роман в 3 томах (1867), "Рабы промышленности* (1868), "Жильцы пятиэтажного дача" (1872), "Отвлеченный товар* (1874), "Около стихий* (1877), "Царство ножа* (1880), "Среди приличий* (1883), "Подозрительные люди* (1884), "Народное стадо* (1887), "Г-нзайчишка или стадное начало в миниатюре и без прикрас* (1888). Собрание его сочинений (изд. в 1890 г) составляет 15 т, В судьбе А много странного и необычного. Его отец был какой-то загадочной личностью, вероятнее всего, какой-нибудь еврей Он неведомо откуда пришел в 1827 г. в Ванчуковск, назывался Жданомиром Алексеевичем, неизвестно к какой народности принадлежи", а по религии был последователь сведенборгианской секты* Сын поступил, в Ванну-конское всеучипище, в бытописно-словесную коллегию. Вскоре он познакомился и сблизился сровесником своим Ванчукач Билибиным- окончательно стал деистом, материалистом и детерминистом, что подчас явствует в его писаниях. <Два друга* были встречены публикой с восторгом и раскупались нарасхват (см. об этому Сахарина, "Течения росамунтской письменности XIX в.", гл. 5). За этот роман Общество росамунтских поэтов и писателей избрало его своим членам. За роман "Около стихий* оно венчало его липовым венком в 1877 г. а в 1884 г.за роман "Подозрительные люди* - буковым венком* (РГАПИ, 259,1,3-Й. Конееской, /фаткив сведения о великих людях* Росамунтии в виде словаря, 1893).

Среди других в словаре упоминаются: Арапский Вл. Пае, писатель имудролю-бец; Арапский Яков Алдр, обсудитель письменности и общественный писатель: Арнольфсон Альфр Карл, детоводитель; Билибин Влад. Яросл, человековед имуд-ролюбеш Боримиров Алдр. Алдр, гос. человек, приказатель внутренних дел; Ванец Конст. Феод, розмысл и величиновед; Ванчуков Ив. Пимен, дейапвописатель; Век-ишч Бор. Ник, мудролюбец и душеслов; Главенский Лавренпк Серг, гос. домостроитель; Грушин Порф Серг, животнослов; Кашин Леонт Сере, смехотворлицедей-веселодей; Кессарский Петр Петр, рукоцелитель; Мамонтов ВиктАнд, заморник НитинДим Ванч, mpaeeed; Одноруцкий Не. Порф, сельский хозяин; Понявин Бор. Алдр, резовед; Тропович Орест Ром~ душецелитель; Хороблович Ив Бор, мореплаватель и рыбослов; ЧерноврановАнд. Анд, вирталонист (так!); ШевелинскийДиож Арк, врач-женослов, и др.

Шницель "Мы ели венский шницель, после чего я сочинил один слое Надулись жизни паруса" (С. М. Соловьев, восп. о гимназии, отд рукописей РГБ, 696,4,8, 291). Ср. "Несказанное, Потом с милой пили чай" (Блок, дневник. 20 нояб. 1912 г.).

Шолоховский вопрос уже строится, как шекспировский: о казаках может писать-только казак, как о лордах только лорд. А о хоббитах, вероятно, только хоббит.

Щи Письмо от Ю. М. Лотмаиа: "Вышел тютчевский сборник - светлый проблеск в нынешней жизни. Это как на войне: фронт прорван, потери огромные, зато кухня та-а-акие щи сварила!"

-щина "Тарелки вымыть не могла без достоевщины", - говорил Пастернак о Цветаевой (восп. О. МочаловоЙ, РГАЛИ, 273,2,6).

щина Старый Керенский на вопрос, что он сделал бы, с новым опытом придя к власти, сказал: "Не допустил бы керенщины", но не пояснил (восп. Г. Гинса).

Эго Бродский о Хлебникове: "Он проник, нарочно пишет абы как (Так, как описывал И, Аксенов" - "Пожалуй, да"). Его интересует не слою, а предмет, он эгобежен. Вот Делан был эгоцентричен, относился к себе серьезнее, стал писать коротко и закономерно покончил с собой".

Эго Он хочет сказать, что его рубашка ближе к его телу, чем твоя к твоему.

Экономика

Сытый голодного подразумевает" - эпиграф к разделу "Устойчивое неравновесие" у Г. Оболдуева.

Экономика Пословица у Даля: "Про харчи ныне молчи".

Экономика. Рассказывала М. - Грабарь-Пассек "Я в гимназии чуть сама не открыла исторического материализма. Нужно было учить войну за испанское наследство, а хотелось на каток Я задумалась: из-за чего же они все время воевали и воевали" Но недодумала, потому что урок уже выучился

На высших женских курсах моя соседка отвечала про Францию при Людовике XN: развивалось производство предметов роскоши, вЛионе стали разводить шелковичных червей и делать шелк В комиссии скучал философ Лопатин от нечего делать он спросил: а как из шелковичных червей добывается шелк" Отвечавшая твердо сказала: "Их стригут". Лопатин не стал портить ей отметку, он только тихонько сказал: "Какая кропотливая работа*.

Энклитика Экспромт из "Синего журнала", 1915, - 27:

Вот вам виньетка -Живет поэт К; И этот К. поэт

Стихами капает.

Энциклопедия Святой Исидор Севильский, покровитель школьников и сту-

Экономика. Рассказывала М. Я Грабарь-Пассек: "Я в гимназии чуть casta не открыла исторического материализма. Нужно было учить войну за испанское наследство, а хотелось на каток Я задумалась- из-за чего же они все время воевали и воевали" Но недодумала, потому что урок уже выучился

На высших женских курсах моя соседка отвечала про Францию при Людовике XIV: развивалось производство предметов роскоши, в Лионе стали разводить шелковичных червей и делать шелк В комиссии скучал философ Лопатин, от нечего делать он спросил а как из шелковичных червей добывается шелк" Отвечавшая твердо сказала- "Их стригут*. Лопатин не стал портить ей отметку, он только тихонько сказал: "Какая кропотливая работа*.

Энклитика Экспромт из "Синего журнала", 1915, - 27:

Вот вам виньетка -Живет поэт К; И этот К. поэт Стихами капает.

Энциклопедия Святой Исидор Севильский, покровитель школьников и студентов, предложен в покровители Интернета ("Итоп* 27.7.1999).

Эсперанто Среди эсперантистских споров один американец сказал "Веж уже есть прекрасный международный язык - молчание!" (с% шанс от В. Д. Григорьева). Сойдутся, бывало, Салтыков-Щ рин и Пров Садовский, помолчат час-другой и разойдутся. По. том Салтыков и говорит: "Преинтересный это человек, Лров Михайлыч!" (Салтыков-Щедрин в воспоминаниях, с щ С Шервинский говорил: "Жаль, что умер Жамм, - если бы ми встретились, нам было бы о чем поговорить; и помолчать"

Этика "Этический подход не всегда уместен, - сказал И. 0. - % плохо понимаем, как работает телевизор, но если мырць лим его детали на хорошие и плохие, то наше понимание"улучшится".

Этикет Для А. Б. Куракина, посла в Париже в 1808 г. заранее нанимались покои, экипажи и метресса, которую он мог никогда щ видеть, но у дома которой его карета должна была стоять да часа вдень (Соллогуб). I

Юбилей Собираются праздновать 1000-летие русской литературы, но спотыкаются о три трудности: почему древняя, когда средневековая; почему русская, когда восточнославянская; и почему юбилей, если неизвестно, от какого памятника считать.

Юбилей "На самом деле празднуется память не о победе, а о торжестве по случаю победы" (Брехт). Ю. Лужков видел мальчик кой сталинское 800-летие Москвы и умилительно колировц его в своем полуюбилее. Полуюбилеи - тоже традиция: пале того как Бонифаций VIII отпраздновал 1300-летие Христа, его преемник отпраздновал 1350-летие На преждевременном праздновании столетия Рима при Клавдии всех звали посмотреть на актера, который играл еще на столетии Римапр Августе.

Юбилейная конференция памяти поэта. Смысл всех докладов: "Ах, как хорошо". Ор доклад (умного человека) начинался словами: "Все стихи делятся на гениальные, которые меня завораживают, и не гениальные, которые меня не завораживают". Пир самовыражений; но на третий день самонепонимающее взаимонепонимание стало ужасом.

Дорогой Ю. К,

в прошлом месяце А Ф. Лосеву исполнилось девяносто лет, юбилей его отмочат МГПИ, где он раньше преподавал Я мало его знаю: философским языком я нет дею и большие книги его понимаю плохо. Его античность - большая, клубящая темная и страшная, как-музыка сфер Она и вправду такая; но я поэтому вхщч нее с фонарем и аршином в руках, а он плавает в ней, как в своей стихии, и наслаждается ее неисследимостью. "Вы думаете, он любит Пушкина" - говорил САв. -Пушкин для него слишком прост. Вот "Мы - два грозой зажженные ствола** -это другое дело".

Он слепой: говорит зычным голосом, как будто собеседник далеко, и взмахивает руками широко, но с осторожностью, как будто собеседник близко. Сквозь слепоту он сочинил все восемь томов "Античной эстетики", не считая попутных книг и книжек Мой коллега, который в молодости был у него секретарем, сказал: "Он все удерживает в уме по пунктам Если он скажет философия Клеан-фа отличалась от философии Зенона четырнадцатью отличиями, - то, может быть, половина этих отличий будет повторять друг друга, но он уже никогда не спутает третье отличие с тринадцатым*.

Выжить в его поколении было подвигом, за это его и чествовали Чествовали со всем размахом очень изменившейся эпохи. Зал был главный, амфитеатром На стенах стабильные плакаты- с одной стороны - "воспитание в ней коммунистической морали", с другой - "Сегодня - абитуриент, завтра - студент", посредине - "И медведя учат".

О Лосеве говорили, что он филолог (делегация от филологов); что он философ (делегация от философов); что он мыслитель (делегация - я не понял от кого); что он крупнейший философ конца века (от Совета по мировой культуре; какого века - не сказали); что он русский мужик, подобный Питеру Брейгелю; что он донской казак из тех краев, где родились "Тихий Дон* и "Слово о полку Иго-реве* (т.е. из Новочеркасска, сказал Палиевский); что он продукт и результат (от Союза писателей и лично от поэта Вл Лазарева, со словами: "Хочу подытожить стихами с точки зрения истины*: Правда, крытая враньем -Точно небо - вороньем -Воронье с тобой разгоним, Песню чистую споем/*), что он историческая личность (завкафедрой древней истории МГУ В. Кузищин,

ассоциации с Ноздревым, видимо, не предусматривались); что он "отнюдь не великий деятель русской культуры, а великий деятель человеческой культуры - спасибо Вам и за это!* (делегация от Грузии); что он - issimus,dssime (от кафедры классической филологии МГУ, латинский адрес, больше ничего не было слышно); что он дыхание Абсолюта (не помню кто); что он ломовая лошадь науки (автохарактеристика, кем-то припомненная); что

За каждым образом у Вас идея, Вы нам открыли факел Прометея, Вы исполин, мудрец и человек, Вас жаждет видеть XXI век

(из Минска);

* В первом издании "Зап. и вып.* я по памяти процитировал вместо "точно* - "словно", вместо "с тобой разгоним" - "с небес прогоним* и вместо "песню чистую споем" - "честную зальем". Он прислал мне обиженное письмо с поправками.

что тайна призвания - одна из самых глубоких тайн, это тайна жизни" а* ринцвв),

что "мы Вас любим и готовы страдать с Вами и дальше* (от издательств "Мысль", говорил главный редактор, сменивший того, которого выгнали заю. дание книжки Лосева о Вл. Соловьеве).

Говорили даже, что краткость - сестра таланта, хотя это звучало из&&. тельством не только по отношению к говорившему (Н. из МГУ), но и по отношу, нию к автору "Античной эстетики". Продолжалось чествование четыре часы к: концу его А Ф. еще был жив - по крайней мере, говорил ответное слово, идти отчасти по-гречески. Щ

Я Из меня будет хороший культурный перегной.

Я ц"Эго дело двоих* меня и еще одного меня", - говорил Мейерхольд (Гладков).

Язык В 1918 г. переговоры гетманского правительства с московским шли через переводчиков.

Язык "Пашка умел разговаривать даже с медведями, а если он, например, англичан не понимал, то только потому, что они в своем языке, вероятно, говорят неправильно" (В. Шкловсюй Иприт).

Язык А. в детстве считала, что иностранный язык - это такой, я котором соль называется сахаром, а сахар солью. А Н говорила, что в детстве ей казалось, будто по-английски лгать нельзя, так как все слова там и без того ложь. I

Язык С. Кржижановский об одесском лете: на спуске к пляжу тропинка огибала цветочную грядку, все срезали угол и топтан цветы, никакая колючая проволока не помогала. Тогда натесали красным по желтому: "Разве это дорога" - и помогла "Вот что значит говорить с человеком на его языке".

Язык Уэллса спрашивали в Петрограде 1920 г.: почему ваш сын ад-цест языками, а вы нет" Он отвечал: потому что он - сын джентльмена, а я не сын джентльмена. Мой сын тоже не сын лжет тльмена. (Э. Фрид).

Язык Искусствоведческий язык, в котором каждое второе предложение должно быть восклицательным.

Если знаешь предлагаемое, то похвали, если не знаешь, то поблагодари* (Фрь-генций).

Метки: Гаспаров